Вадим Бабенко - Семмант
Глава 24
История Адель и Семманта захватила меня с головой – на несколько недель, до конца июля. До мадридской невыносимой жары, с которой не справляются кондиционеры. Лидия поначалу вела себя терпеливо – очевидно ждала, что все вновь станет как было. Потом терпение ее иссякло, и у нас начались проблемы.
Неудивительно – я теперь уделял ей куда меньше времени. Мы встречались, но довольно редко, и моя отстраненность так или иначе бросалась в глаза. Но главное, увы, было не во мне – точнее, не во мне самом. Скоро стало ясно: Лидию Алварес Алварес не устраивает новая Адель.
При этом, симбиоз с виртуальным был ей по-прежнему необходим. Она зависела от моих рассказов, привыкла отождествлять себя с образом, сочиненным ей в угоду. И вот, с отождествлением стало плохо, Адель стремительно перевоплощалась, становясь все более великодушной. Это касалось и ремесла куртизанки, с чем Лидия уж никак не могла смириться. Ей нравилось представлять себя шлюхой, но она не умела отдавать задаром, не соотнося даруемое с ценой. Ей было понятно, как и зачем можно спать с мужчиной за деньги – или для удовольствия, потакая своим страстям. Или, лучше всего, для того и другого вместе, но никак не в отсутствие рациональной причины, без которой не знаешь, что же именно хочешь получить взамен. «Получить взамен» было ключевой фразой. На ней, а не на «отдавать», ставились все акценты. А теперь акценты целились в никуда.
Для Лидии это было непреодолимо, нелепо. Мир, не скрепленный логикой расчета, распадался на части. Социум взрастил в ней осознание своей роли и готов был оплачивать эту роль. Каждая ее улыбка, гримаска, каждая капля ее секреции возбуждения стоили чего-то и ожидали награды. Она никогда не дружила зря – и не отдавалась мужчинам, просто даря, а не потребляя. Кое-что из моих зарисовок смущало ее и раньше – когда Адель превращалась из путаны в жрицу, и деньги были лишь поводом, не причиной. Лидия недоумевала – в ее кодексе любовь «за так» была под запретом. Иначе тебя просто примут за дуру, за провинциалку, не знающую верных правил. Иногда Лидия переспрашивала меня – где, напомни, родилась Адель? Ах, она русская… – ну понятно! Почему-то, это примиряло ее со многим. Но всему, конечно же, есть предел.
Если ты не выставляешь напоказ свою цену, значит цена тебе невелика – в этом Лидия Алварес Алварес была уверена бесповоротно. И вскоре стало видно: ее раздражает в новой Адели почти все – доброта, нерасчетливость, брутальная честность… К тому же, темы похоти и разврата отошли в моих рассказах на второй план. Подсознательно я надеялся, что в результате она просто потеряет интерес. Я уже хотел с ней расстаться, еще не признаваясь себе в этом прямо. Но вышло не так, расставания не случилось. А случилось обратное: устав терпеть, Лидия принялась бороться – за ту Адель, которая была ей нужна.
Да, я недооценил, насколько она не привыкла терять то, что ей принадлежало. Без Адель она не представляла своей жизни – как не представляла жизни без удобств, хорошей еды, одежды. Лидию приучили, что кто-то придумывает ее за нее саму, и теперь она считала, что именно так будет – обязано быть – всегда. Тот, кто раздразнил, был ей должен – продолжать, не останавливаться, раз уж начал!
Все это я сформулировал потом, впоследствии. Да и сама Лидия не понимала толком, что же именно происходит. У нее появился деятельный прищур, но суть действия была ей неясна. Ей казалось, что меня, быть может, стоит разжалобить или задобрить, и она старалась – ныла по мелочам, пыталась стать услужливее, покорней. Затем, напротив, делала вид, будто знает что-то, не известное мне. Что-то, подтверждающее ее силу, ее мудрость, неуязвимость. Поучала меня, посмеиваясь лукаво, все с тем же деятельным прищуром. Становилась назойливо-дидактичной – как учительница на уроке. Ей хотелось, чтобы я признался, что не выучил реальной жизни.
Впрочем, доставалось не только мне. Лидия стала выказывать недовольство всем, что ее окружало. Меня же то и дело ставили в пример – для того лишь, чтобы еще настойчивее утвердить свои права. Право собственности прежде всего – ее отношение ко мне стало ревностным до абсурда. Порой она звонила в неурочное время, чтобы выпросить нежных слов. При встречах ждала цветов, подарков, расхожего пошловатого антуража. С ней становилось все труднее – даже и в сексе начались придирки. Мне будто приходилось всякий раз держать экзамен: Лидия хотела всего и сразу, требовала мужских подвигов, вела себя слишком шумно. Она даже стала царапать мне спину – раньше за ней этого не водилось. Когда я возмутился, она сымитировала обиду – ей, мол, мешают самовыражаться в любви. Она вообще часто стала имитировать обиды. По-моему, она теперь нередко имитировала и оргазм.
Все это было тягостно, некомфортно. Лидия практически перестала бывать в спокойном состоянии духа. Набор ее придуманных поз расширился едва ли не вдвое. Если я уставал притворяться, что верю в искренность ее эмоций, она становилась слезливой, жалкой, потом грубила, потом подлизывалась вновь. Стыдилась сама себя, пыталась мстить – рассказывая о своем любовном прошлом. Вновь требовала мелочной заботы. Капризничала, строила из себя принцессу, жаловалась, что я не ценю ее толком. Долго и со вкусом рассуждала вслух, сколько мужчин хотели бы оказаться на моем месте. Носить ее на руках, сдувать с нее пылинки. Вон они – стоят в длинной очереди. Странно, мол, что я этого не вижу!
Наверное, ей казалось, что так она делает нашу связь крепче, но было наоборот, я отдалялся, все больше от нее уставая. Ее искусственность раздражала меня сильней и сильней – казалось, она вовсе перестала быть настоящей. Напряжение накапливалось, и наконец Лидия сорвалась, устроив жуткую сцену.
Тут уж в искусственности ее было не упрекнуть, истерика вышла взаправдашней, такую не сыграть нарочно. Она кричала с неожиданной злобой: «Ты в последнее время пишешь полную чушь!» Потом рыдала в голос, пыталась меня ударить. Кривлялась, гримасничала, передразнивая Адель из последнего моего рассказа…
Рассказ кстати получился неплох. Дело происходило в стрелковом тире – по фантазии клиента с военным прошлым. Он будто бы придумал такую вот игру – в камуфляже, с черным пистолетом в руке. Адель проделывала с ним всякие штуки – по замыслу, Лидия должна была взять это на заметку. Быть может, так оно и вышло, но мне она не призналась – уж слишком ее возмутило другое. Адель, разыгравшись и войдя в роль, сделала клиенту бесплатный миньет – просто от хорошего настроения. Это и взбесило Лидию – как пример неуместного бескорыстия – хоть, признаться, во всем рассказе не было и намека на альтруизм. Винить меня было не в чем, но она усмотрела-таки подвох – наверное потому, что искала подвохи уже во всем. Ей казалось, что все задумывается против нее и ей назло. Она кричала, что я давно хочу лишить ее воли и здравого смысла, что я навязываю ей что-то, чуждое естеству, почти уже свожу с ума.
