В чертогах марсианских королей - Варли Джон Герберт (Херберт)

К субботнему ланчу завсегдатаи китайских ресторанов стали обнаруживать, что печенья с предсказаниями пустые. Писатели тоже вышли на забастовку, чтобы проявить солидарность с братьями по перу.

Детские сады и ясли опустели, ведь в них больше не читали детских стишков. Некоторые все еще продолжали работать за счет плохоньких виршей, сочиненных их сотрудниками, но многие закрылись, и это вызвало цепную реакцию во всей экономике. Работающие матери тщетно пытались найти альтернативу. За одну ночь в стране появились миллионы детей, которых оставляли без надзора.

Свадьбы, дни рождения, юбилеи… так или иначе, забастовка затронула все эти праздники. Но два вида государственных учреждений пострадали особенно сильно и в очень короткие сроки. Речь шла об американских больницах и моргах.

Как же унизительно было присылать больным и травмированным людям открытки с банальностями вроде «Поправляйся скорей!». Многие предпочитали отказаться от открыток с текстом и ограничиться цветами и визитками. При этом отправители и получатели испытывали одинаковую неловкость. Посылать же бывшие в употреблении стихи людям, которые недавно потеряли родных… было просто немыслимо.

Некоторые решались на отчаянный шаг и сами пытались выразить свои чувства на пустых открытках. В скором времени все газеты начали публиковать эти совершенно никчемные примеры.

«Нам приходится признать, – говорилось в редакционной колонке «New York Times», – что наши люди никогда не отличались четкостью формулировок. Кто в этом виноват? Слабая система образования, тлетворное влияние телевидения, пренебрежительное отношение к своему языку в целом? В данный момент это уже не имеет значения. Америка стала посмешищем в глазах всего мирового литературного сообщества. Такого поражения мы не знали со времен развития космической программы. Мы не смогли наделить наш язык красотой, чувством, вдохновенностью… иными словами, поэзией. Мы призываем наших лидеров уладить все разногласия, завершить забастовку и вернуть к работе наших стихотворцев».

Но этот призыв так и не был услышан. Руководители предприятий, помня о недавних победах над авиадиспетчерами и профессиональными игроками в футбол, отказывались сесть за стол переговоров с лидерами поэтов. Бастующие также ужесточили свои требования. В дополнение к ограничениям на импорт и возможности чаще и больше публиковаться в крупных журналах, профсоюз теперь требовал создать свою церемонию награждения наподобие «Оскара» и демонстрировать его по телевидению. Также они настаивали на увеличении гонораров.

В ответ на обвинения, что вся его деятельность была лишь циничной уловкой для выколачивания денег, Теодор Станс – президент местного профсоюза района Квинс в Нью-Йорке – зачитал в телешоу «Лицом к нации» свое стихотворение:

ЗАЛОЖНИКИ

Во время обсуждения, последовавшего за его выступлением, большинство критиков сошлись во мнении, что он таким образом призывал проявлять больше уважения к скромному поэту в наше материалистическое время. Некоторые же придерживались суждения, что это был яркий образец «Свободного стиха ни о чем».

Забастовка продолжалась, и страсти начали накаляться. Губернатор Нью-Йорка стал читать по радио стихи. В типичную дневную воскресную радиопередачу обязательно включали парочку сонетов Шекспира, отрывки из «Божественной комедии», а также избранные произведения Роберта Фроста или Огдена Нэша. Губернатор прекратил это занятие после того, как разъяренная толпа демонстрантов окружила его особняк, а протестующие заявили прессе, что своими действиями он посмертно превращал Данте, Китса, Браунинга и Шекспира в негодяев, не желавших вступать в профсоюз.

Привлечение штрейкбрехеров стало одной из немногих дельных идей для решения проблемы, впрочем, с этой затеей так ничего и не вышло. Было предпринято несколько попыток импортировать рифмачей из Мексики, Тайваня и Филиппин. Однако в Америке, где существовал только один государственный язык, их творчество могло привлечь внимание только недавних иммигрантов и представителей этнических меньшинств. Но, несмотря на все это, страна так изголодалась по поэзии, что многие ее граждане, не знавшие никаких других языков, кроме английского, с большим трудом пытались осилить распечатанные на плохоньком ксероксе поэмы на тагальском языке и элегии на китайском.

К четвертой неделе забастовка стала выходить из-под контроля.

Преподаватели, издатели и национальные лидеры стали получать по почте оскорбительные четверостишия и непристойные лимерики. Ходили слухи, что жена заместителя министра образования в области поэзии расплакалась после того, как получила непристойное послание, в котором ее сравнивали с одной «юной особой из Нантакета» [24]. Первую леди, если верить прессе, это известие привело в ярость.

На факультетских чаепитиях горячо обсуждали, кто мог быть автором этого послания, а также критиковали его поступок. Президент университета ждал ночных звонков от неизвестного, который измененным голосом с придыханием принялся бы зачитывать грязные куплеты; и опасался, что ему в окно влетит камень, завернутый в лист бумаги с самыми омерзительными виршами.

Возмущенные граждане требовали от властей незамедлительных действий. К тому времени большинство поэтических сборников так до сих пор и не вернули в библиотеки. Во многих городах отряды спецназа устраивали ночные рейды по домам поэтов и тех, кто был заподозрен в сочувствии к ним. Спецназовцы выкрикивали оскорбления, вытряхивали содержимое книжных шкафов, конфисковывали библиотечные книги, а тех, кто не мог заплатить штраф за просрочку, отправляли в тюрьму. Встречи поэтов срывались, демонстрации и пикеты разгонялись. Во время этой ужасной недели под железной пятой репрессий было раздавлено множество пар очков с толстыми стеклами. В четверг Кларисса Дактильфут, президент профсоюза Атланты, погибла вместе с офицером полиции. Сопротивляясь аресту, она опрокинула шкаф с пятьюдесятью тысячами библиотечных книг, которые прятала у себя на мансарде. Оба были раздавлены насмерть, прежде чем спасателям удалось добраться до них.

Однако в рядах протестующих возник раскол. Профсоюз давно уже страдал от разногласий между старой гвардией – Фракцией Рифмы – и молодыми реформаторами, называвшими себя «Свободными стихотворцами». Это противостояние достигло критической точки во время составления нового списка требований, к работе над которым координационный комитет приступил на пятой неделе забастовки.