Мэтью Джонсон - «Если», 2009 № 08
— Шторки, полагаю, чтоб не испугать. Потом шторки раздернули и показали этому созданию горы, речные долины и все такое. У центавриев настоящих материков нет, так, скопления островов. Он еле поверил своим лягушачьим глазам!
— Но, подлетая, они должны были видеть это из космоса. Материки и прочее.
— Да, но издали.
— Ну так, может, они не прочь двинуться в глубь суши, на разведку?
— Сомневаюсь. Им без теплой соленой воды нельзя.
Маккенна подумал: интересно, как там с глобальным потеплением? А вслух сказал:
— Нефти у них, наверное, нет. Хвощи-папоротники в древности не росли, негде было.
Герб моргнул.
— Я как-то не задумывался… Пожалуй. А вот ураганы, говорят, без конца, как сейчас у нас.
Маккенна поднял палец и получил второй стакан кьянти, на двоих. Герб нуждался в дозаправке.
— Астрономы грят, там облака, густые… — через некоторое время продолжил Герб. — И сквозь них ни рожна не видать. Никогда. Вообрази, тыщи лет не знать про звезды!
Маккенна вообразил, что такое ни единого солнечного дня.
— И им удалось запустить космическую программу?
— Капля камень точит. Цивилизация у них древняя — о-го-го! А про сЪои звездолеты они грят, что летают, мол, на электричестве.
Маккенна не мог представить себе электрическую межпланетную ракету.
— И ДНК у них нашего типа.
Герб просиял.
— Ага, кто бы мог подумать. «Сайентифик Американ» считает, ее занесло сюда со спорами.
— Потрясающе. А биология у этих амфибий какая?
Герб пожал плечами, запихнул в рот кукурузную оладью и вдумчиво прожевал. Вокруг, куда ни глянь, бурлила рыбная вечеринка, и Маккенне стоило некоторого труда сосредоточиться.
— Не знаю. Научная пресса молчит. Центаврии про это ни гу-гу. Шифруются…
— В экономических обзорах пишут: техническими секретами они делятся щедро.
— Да-а, разработки новейшие. Занятные электрические штучки-дрючки, на рынке пойдут на ура.
— Зачем же центаврии прилетели? Завалить нас подарками?
— Прям по Карлу Сагану, верно? Обмен культур и прочее.
— Так они туристы? И платят техникой?
Герб залихватски опрокинул в рот остаток кьянти.
— Я так понимаю: им одиноко. Сто лет назад они услышали наше радио и давай строить корабль — на Землю, на Землю… Вылитые мы, если рассудить. Вот зачем бы нам выдумывать призраков, ангелов и иже с ними? Чтоб было с кем поговорить.
— Говорить они не умеют.
— Ну, хоть пишут. Переводить, правда, мучение. Федералы обнародовали пока сущие крохи, но все впереди… Читал центаврийские стихи?
Маккенна смутно припомнил нечто подобное на первой полосе газеты.
— Я их не понял.
Герб расплылся в улыбке.
— Я тоже, но стихи потрясающие. И все про два солнца-близнеца. Вообрази!
Дома Маккенна встал под душ: пусть пар окутает его, выгонит накопленную усталость. Голова лопалась, перегруженная задень. Вытираясь, он прикидывал, не завалиться ли спать (самые удачные соображения частенько посещали его во сне).
И пережил внезапное потрясение, когда протер запотевшее зеркало и увидел задрипанного старикашку: кожа в пятнах, череп облепили седые волосы, пепельно-серые бачки лезут из глубоких пор. Он явно не смотрелся в зеркало лет двадцать.
И правильно, раз это так оскорбительно…
Он вбил крем в морщинки у глаз, втянул живот… и отказался снова взглянуть на свое отражение. Довольно унижений для одного дня. Бороться со старением, в общем, бессмысленно. Другое дело — Бадди Джонсон.
На рассвете Маккенна вполне сознательно отправился на рыбалку. Требовалось подумать.
Сидя на причале, он не спеша напился апельсинового сока. Взялся за шланг и отмыл спиннинг пресной водой из бака. Волны, накатывая на скрипучие стойки, взрывались брызгами. От ведерка поднимался солоноватый, резкий запах наживки, и, словно желая подразнить Маккенну, из завитка волны выскочила и сиганула обратно, головой в пену, крапчатая рыба. Он никогда не видел, чтобы рыба вытворяла такое, и в который уже раз убедился: мир велик, и странен, и вечно изменчив. Иные миры тоже.
Первый час утренней смены он провел за письменным столом, перебирая бумаги. Он знал: скоро расследование гибели Итана Ансельмо зайдет в тупик. Убийство, не раскрученное за две недели, обычно имело более чем скромные шансы на то, что его когда-нибудь раскроют. Через две недели такие дела превращались в «невостребованный труп» среди папок на полках архива, в хладной тени забвения.
Помимо результатов вскрытия надлежало изучить акты исследования вещественных доказательств. Компьютерные распечатки, поскольку большинство детективов по-прежнему работало с бумагами. Технические приложения и фотографии. Все — в условиях сжатых сроков и ограничений на издержки, под неутомимое тиканье часов и счетчика, именуемого «бюджет». Инструктивные письма называли это «установлением следственных приоритетов». Никаких значительных трат без одобрения непосредственного начальника.
Поэтому Маккенна отправился к непосредственному начальнику, черному парню, который два месяца как перевелся к ним из отдела по борьбе с наркотиками и все еще осваивался.
Толку не вышло.
— Вы ведь дали знать федералам насчет центаврийского следа? — спросил шеф.
— А как же. Мы сливаем им информацию через контору ФБР в Мобиле.
Вскинутые брови:
— И?
— Пока ничего.
— Значит, ждем. Хотят сами разбираться.
— Да они, в общем, в курсе, что центаврии выходят в море на гражданских судах, — забросил Маккенна крючок в надежде понять, известно ли шефу еще что-нибудь, но начальственный взгляд ничего не выдал.
Шеф сказал:
— Может быть, так нужно центавриям. Но зачем?
— К примеру, захотелось поглядеть, как вкалывает в море простой народ.
— Следует помнить: это инопланетяне. Нельзя их очеловечивать.
Маккенна, не понимая, какой смысл мусолить эту тему, уселся и подождал. Шеф молчал, и Маккенна обронил:
— Мне будет звонить вдова Ансельмо.
— Скажете, идет следствие. Когда выходит из отпуска ваш напарник?
— На той неделе. Да я сам справлюсь, без подмены.
Пожатие плечами.
— Ладно, отлично. Только не ждите откровений от федералов.
Маккенна сидел на инструктаже, посвященном новым порядкам задержания и заключения под стражу. В комнату зашел дежурный и посмотрел на него со значением.
Перед собравшимися нудил докладчик, юрисконсульт городской администрации, большинство слушателей клевали носом. День клонился к вечеру, и кофе — в отличие от юрисконсульта — давно выдохся.
