Олег Мороз - Проблема SETI
Хотя больше всего вопросов по-прежнему задавал Скориков, Кохановский, отвечая, обращался главным образом к Екатерине Васильевне. Та спрашивала мало, но слушала с нескрываемым интересом. Выкуривала сигарету за сигаретой.
Наконец приблизились к главному — какую жизненную цель ставит перед собой человек там, на этой самой Геде?
— Какую цель? — сказал Кохановский. — Ну, известно какую — как можно лучше познать себя, максимально развить свои способности, реализовать их… Помочь то же самое сделать другим…
Он произнес это как-то вяло и бесцветно, словно навязшую в зубах банальность. Словно дежурную фразу, взятую из газеты.
— А как же прогресс?
— Прогресс? Прогресс достигается сам собой — благодаря деятельности людей, их творчеству. В качестве сознательной общественной цели прогресс не выдвигается. У вас ведь тоже это не самоцель — это средство. Цель — человек, его благо. Мы же идем дальше: в некоторых областях мы прогресс сдерживаем — там, где он ведет к нарушению стабильности. Стабильность ценится выше, чем прогресс.
— Значит, ваше общество консервативно?! — сказал Скориков полувопросительно.
— И деспотично, — добавил кто-то. — Ваша ссылка — свидетельство тому.
— Считайте, как хотите, — сказал Кохановский. — Посмотрим, что скажут ваши потомки, когда здешняя жизнь достигнет такой степени развития, как наша. Если, конечно, дело когда-нибудь дойдет до этого…
В его голосе послышалась обида.
— Слушайте, это все необычайно интересно! — сказала Екатерина Васильевна. — Я не знаю, действительно ли вы инопланетянин, но даже вот просто так собраться и поговорить об этих вещах — это же интересно, правда? Как говорится — смоделировать ситуацию…
С ней согласились. Кохановский, казалось, был польщен, несмотря на то, что в очередной (который уже!) раз услышал сомнение в своей инопланетной принадлежности.
Снова посыпались вопросы. На этот раз они касались принципов устройства гедианского общества и прочих подобных материй.
Ни о каком шуточном, юмористическом спектакле, как задумывал все это я, не могло быть и речи. Более того, если бы не мое присутствие, организованное мной мероприятие могло бы превратиться бог знает во что — в этакую историческую встречу представителей двух миров. Теперь же мой скепсис действовал подобно ушату холодной воды, время от времени подливаемой. Я то и дело ловил на себе испуганные и виноватые взгляды. У меня словно спрашивали разрешения (особенно женщины): «Можно я еще один вопрос задам? Можно я еще кое-что выясню?»
Впрочем, отчасти этот скепсис передавался и другим — чаще всего, когда они вспоминали обо мне и о предварительных разговорах, которые я с ними вел.
Что касается Скорикова, тот, конечно, не был подвержен чьему-либо влиянию и ни на кого не оглядывался. Он гнул свою линию. Она тоже была скорее скептической, но это был скепсис особого рода. Он словно бы ничуть не сомневался в существовании цивилизации на планете Геда. Его скепсис касался другого — того, что все там устроено так хорошо и разумно, как это пытался доказать Кохановский.
Екатерина Васильевна тоже не оглядывалась на меня. Вела себя светски непринужденно. Не скрывала своего интереса, но и не давала ему заходить слишком далеко.
— Для меня все-таки одно неясно, — сказала она, когда очередная волна вопросов, обращенных к Кохановскому, утихла. — Вы говорите, что существуют всякого рода конвенции, запрещающие высшим цивилизациям делиться своим опытом с низшими, что установлены довольно жестокие меры наказания для нарушителей, и в то же время вы вот так запросто приходите сюда и рассказываете нам абсолютно обо всем, что только может нас интересовать… Как же это-то допускается? Неужели у тех, кто отправлял вас в ссылку, не хватило на этот счет предусмотрительности? И неужели они не располагают средствами, чтобы пресечь эту… этот «обмен опытом»?
Кохановский сразу как-то сник, засобирался уходить, ссылаясь на то, что у него скоро поезд.
— Ну, почему не располагают? Располагают… — бормотал он. — Просто до поры до времени не хотят вмешиваться. Я ведь, собственно говоря, ничего такого рам и не сказал… Я ведь тоже знаю, что можно говорить, а что нельзя. Я ведь подписку давал, когда меня сюда посылали…
— Подписку? Какую подписку? — подхватил удивленно Скориков. — У вас тоже бюрократия? На слово не верят?
— Это чисто юридическая формальность… Не бюрократия… Слово к делу, как известно, не пришьешь. Ну, мне пора, однако Прошу извинить. Как-нибудь в другой раз…
Все задвигали стульями, поднялись со своих мест. Стоял общий гвалт, обменивались впечатлениями. Екатерина Васильевна отозвала Кохановского в сторону, о чем-то с ним говорила.
— Первое, историческое, заседание межпланетного клуба объявляю закрытым! — громко провозгласил я. — Второе заседание состоится ровно через год на планете Геда (если, конечно, будут получены въездные визы).
Кохановский повернул ко мне голову и натянуто улыбнулся, как бы давая знать, что слышал шутку, после чего продолжал разговаривать с Екатериной Васильевной.
— Дамы и господа, — продолжал я. — Поблагодарим нашего уважаемого пришельца Валерия Викторовича Кохановского за интересную беседу и за ту информацию, которой он счел возможным с нами поделиться, несмотря на реальную угрозу ссылки на еще менее развитую планету, чем наша.
Кохановский густо покраснел, но снова заставил себя улыбнуться и церемонно поклониться.
Раздались жидкие шутливые аплодисменты.
— Юр, кончай ваньку ломать! — сказал мне Скориков. — Это все-таки серьезные дела…
— Ты так считаешь?
Кохановский стал прощаться. Как-то церемонно, со всеми за руку. Екатерина Васильевна пошла его провожать. Неожиданно, уже из дверей, он вернулся.
— Юрий Александрович…
Во всей его фигуре было заметно колебание и нерешительность.
— Так когда вы предполагаете?..
— Что?
— Опубликовать… стенограмму нашего сегодняшнего разговора… Или что другое… Как вы себе это мыслите?
— Гм… Напечатаем… Как только получим разрешение управления цензуры Млечного Пути, — я снова попытался все свести к шутке.
— Я серьезно… — настаивал Кохановский.
— Серьезно… Вы думаете, там, — я указал на потолок, — придут в восторг от этой публикации?
Повторяю, я давно понял, в чем слабость Кохановского, в чем его ахиллесова пята. И в чем единственное наше спасение.
На этот раз, однако, я его не испугал. Напротив, он как бы весь ощетинился и проговорил решительно:
— Для меня это очень важно — публикация. Я многим рискую. Можно сказать, всем. Единственное, что оправдывает риск, — это если мой голос услышат миллионы. Не какая-то маленькая компания, а миллионы. Тогда я буду спокоен.
