Дэвид Герролд - День проклятья
Я кивнул.
– Отлично, Мы действительно вам благодарны. – Он легонько похлопал меня по плечу. – Еще что-нибудь?
– Мне необходимо что-то против кашля. И новая кислородная маска.
– Я прикажу врачу принести все, что потребуется.
– Спасибо, сэр.
Я ответил примерно на три четверти вопросов, прежде чем закашлялся и потерял сознание.
В. Как по-хторрански будет «Моби Дик»?
О. Заливная рыба под белым соусом.
30 ОТРАВЛЕНИЕ ПЫЛЬЮ
Справедливости как таковой не существует. Есть только желание распределить боль на всех поровну.
Соломон КраткийОчнулся я в машине «Скорой помощи». На улице что-то происходило; через мегафон кто-то уговаривал людей разойтись.
Толпа не слушала. В неразборчивом многоголосье чувствовался вызов. Казалось, назревает очередной мятеж.
Я не мог понять, где нахожусь. Я лежал на спине, над головой нависал пластиковый потолок. Повернул голову – окно зашторено. С легкими явно творилось что-то неладное, все тело ныло от боли. Грудь онемела, и в то же время я чувствовал ее. Простыня была белой, воздух – красным. Отовсюду тянулись какие-то трубочки – к рукам, носу, рту. Однако я как-то умудрился слегка сдвинуть занавеску, чуть-чуть. Мы останавливались.
День был по-прежнему розовым – и воздух и небо… Вокруг толпились испуганные люди. На лужайках, на подъездных дорожках, но большинство – вокруг дверей приемного покоя. Некоторые явно ночевали здесь в ожидании помощи – усталые и равнодушные, с красными глазами и отекшими лицами. Неужто это начало последней эпидемии, которая окончательно сломит нашу волю к сопротивлению?
«Скорая» остановилась, и санитары перевалили меня, как мешок, на тележку. Кто-то в белом ухватился за рукоятки у изголовья, и носилки поехали – очень быстро – через море страдальцев. Кто-то расчищал нам путь в толпе. Я пытался рассмотреть людей. Ближе ко входу они стояли колонной по пять человек в ряд, изломанным, уставшим ждать строем. Я вроде бы разглядел мундиры военной полиции. Неужели кто-то собрался на нас напасть? Впрочем, нет, это было подразделение борьбы с массовыми беспорядками.
В больнице творился кошмар. Стоял сплошной гул – плакали дети, спорили и что-то доказывали взрослые кто-то кричал. Шум бил по ушам, каждый голос, казалось, звучал на грани безумия. Рядом раздался истериче-ский женский визг, носилки покачнулись и едва не опро-кинулись. Женщина вцепилась в них и кричала мни прямо в лицо. Мне захотелось ударить ее. Она сорвала с меня одеяло.
– Смотрите! Еще один сраный солдат! Знаем мы та-ких! У них, видите ли, право на помощь! А остальные пусть подыхают!
Ее оттащили, и носилки покатились намного быстрее, чем раньше. Потом снова остановились – начался спор.
– Я не могу ничем помочь. Сделайте ему укол, ингаляцию и отправьте отдыхать домой…
– С розовым отравлением легких третьей степени?
– Когда появятся симптомы, привезете опять…
– Мне платят не за доставку на дом. Я подрядился поставлять вам убоину, а на этой туше уже стоит штамп. У него армейская первоочередность степени «три А-плюс», и ваш главврач уже подписал акт о приемке больного.
– А он не сказал вам, куда его положить? Забиты все коридоры…
– Это ваши проблемы. Вот, читайте…
– Я не могу! Тогда придется выкинуть кого-то на улицу. – – Это ваши проблемы.
Неожиданно надо мной склонилось женское лицо, злое и усталое.
– Откройте глаза! – потребовала она. – Двигаться можете?
Я и говорить-то не мог, только издал звук, который даже стоном назвать нельзя.
Звук перешел в кашель. Изо рта полетели розовые брызги.
Похоже, я выиграл спор. Тележка покатила еще быстрее… Сознание вернулось, когда меня перекладывали на койку. Проморгавшись от слез, я повернул голову и сощурился от света.
Отдельная палата! Я попытался протестовать, но сил не хватило даже на хрип. Я протянул руку к двери, к невидимой толпе и отчаянно замахал, несмотря на взрыв боли.
Сиделка уложила меня на подушку:
– Вам нельзя волноваться. Теперь ваш долг – лежать и не двигаться.
Это была пухленькая коротышка с абсолютно незапоминающимся маленьким личиком.
Ей с одинаковым успехом могло быть и тридцать, и пятьдесят лет. Она походила на чью-нибудь незамужнюю тетушку. Но руки – на Удивление сильные. Уложив меня, она приставила к моему лицу кислородную маску.
– Постарайтесь расслабиться. Я все время буду рядом. Словно сквозь пелену я наблюдал какую-то суету.
В комнате появились люди. Что-то укололо меня в руку. Я отключился и воспарил, с интересом наблюдая за своим умиранием. Меня мяли, кололи, прослушивали, просвечивали насквозь, делали провокации широкодиапазонными вакцинами Келли, ждали результатов. Потом вакуумизировали легкие – боль при этом совершенно не соответствовала зверскому названию процедуры – и положили в гелиево-кислородную палатку.
А потом меня оставили в покое. Я продолжал витать. Реакция наступила на следующее утро. Я проснулся, кажется, уже перейдя во сне границу между жизнью и смертью. Изо всех сил я пробивался назад, но меня словно засасывало в болото.
Вздохнуть я не мог.
Вокруг звенели сигналы тревоги. Я пытался закричать, но из горла не вылетело ни звука. Заметавшись на постели, я понял, что опять делаю ошибку. А потом руки коснулось что-то холодное, и я почувствовал укол в грудь. Какая-то влага потекла в горло.
Я снова терял сознание и снова приходил в себя. Свет. Тьма. Свет. Тьма. Я сбился со счета.
В. Из каких ингредиентов состоит хторранская жидкость для полоскания рта?
О. Из керосина, азотной кислоты и тридцати двух адвокатов.
31 СТАРГАЗМ
Жизнь подобна сюрреализму. Если вы хотите, чтобы вам объяснили ее смысл, она может показаться непозволительной роскошью.
Соломон КраткийЯ сидел на верхушке красного дерева, был обезьяной с красной шерстью, живущей под красным солнцем на красной планете. В красном небе плыли красные облака.
Все вокруг – красное.
Мой красный мех розовел в нежных местах, и я мог созерцать всех своих предков на тысячу поколений назад. Дальше все расплывалось в мягком розовом мареве, а за ним я ощущал красное тепло границ Вселенной. От малейшего прикосновения они прогибались и тихо гудели. Мы были внутри лона, и оно обволакивало нас.
Оголенными нервами я чувствовал упругость его стенок. А за ними – стенками теплого лона – я ощущал Всевышнюю. Она наслаждалась. Она пела. Для себя. Она чему-то радовалась – и мы тоже вместе с ней. Я был счастлив.
Ветви моего дерева были толстыми и клейкими. Они пронизывали мои руки, мои ноги, мои ягодицы. Я ощущал в жилах биение крови земли. Сладкий черный сок тек по артериям мира и питал нас всех. Он пульсировал оргастическими толчками, от которых становилось щекотно и хотелось смеяться.
