Сборник - Фантастика 1972
– Ага… Вообще в твоих доводах что-то есть,-сказал Стась.Мы действительно упростили деление до “физиков” и “нефизиков” - это примитивно, ты прав. Вот и надо будет найти кого-то с таким диалектическим оптимумом и дать ему на заключение.
– Так ты уже нашел, чудило! Давай, - Борис протянул руку к портфелю.
– Э, нет, Борь, только не тебе! Физиков много, а ты для меня один.
– То есть… ты нахально берешь подсказанную тебе идею, а меня побоку, так? Не хочешь уважить меня как специалиста? - Чекан потемнел.
– Да не сердись ты, чудак-человек, ведь рискованно же очень!
– Понимаю: заботишься о моей жизни, а заодно и о своем прокурорском будущем. Ну, так считай, что лично для тебя я уже покойник. Меня нет и не было. Девушка, получите с меня!
Ну, если Борис потребовал счет, это всерьез. Коломиец заколебался:
– Да погоди ты, погоди… Ладно, - он раскрыл портфель, - дать я тебе их с собой не дам, а здесь прочти. Ты сейчас пьян, не все усвоишь - валяй.
И он начал по листику выдавать Борису - сначала конспект Загурского, а затем и заметки Тураева; прочитанное тотчас забирал назад.
– Да-а… - потянул Чекан, возвращая Стасю последнюю страницу. - Действительно, есть над чем поломать голову. Совершенно новый поворот темы.
– А конкретней? - придвинулся к нему Коломиец.
– Что - конкретней? Вот теперь возьму и умру, ага!
– Ты так не шути, пока что счет 3:0 не в нашу пользу. А все-таки по существу ты можешь что-то сказать?
– Понимаешь… - Борис в затруднении поскреб плохо выбритые щеки - сперва правую, потом левую. - Так сразу и не выразить, подумать надо. Ну первую часть этой идеи - что в записи Загурского - я и раньше знал. Вся физическая общественность нашего города о ней знает, разговоров немало было. Но… это ведь только присказка, а сама-то сказка - в записях Тураева. Сан Саныча. Верно, есть там что-то такое… с жутинкой. Сразу и не ухватить, что именно… - Чекан задумался, потом сказал: - Поэт все-таки был Александр Александрович, именно физик-поэт, физиклирик, хотя журналисты по скудости ума и противопоставляют одно другому. Он умел глубоко чувствовать мысль, умел дать образ проблемы, понимаешь?
– Нет, - сознался Стась.
– Как по-твоему, чем был бы Тураев, если бы отнять от него, от его богатой личности физику: знания, идеи, труды… ну и, само собой, приобретенные благодаря знаниям, идеям, трудам степени, должности, награды, звания… Даже круг знакомых и друзей? Чем? И не тот, молодой Тураев, который хотел в летчики пойти… - интересная, кстати, подробность! - а нынешний, вернее сказать, недавний. А?
– У него был значок “Турист СССР”, - подумав, молвил Стась.
– Вот видишь! Теперь понимаешь?
– М-м… нет.
– Вот поэтому ты до сих пор и жив! - Чекан поднялся. - Ну ладно, мир праху физиков-лириков! - Он подал руку Коломийцу. - За меня можешь не волноваться, лично я физик-циник, ничего на веру не принимаю. Пока!
И он удалился задумчивой походкой в сторону проспекта Д. Тонкопряховой, предоставив Коломийцу расплачиваться за обед; последнее было справедливо, поскольку Стась все-таки получал рублей на тридцать больше.
Следователь Коломиец с беспокойством смотрел ему вслед.
“Ну если и Борька на этом гробанется - сожгу бумаги. Сожгу - и все, к чертям такое научное наследие!”
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
По системе йогов для исцеления какого-либо органа полагается сосредоточиться на нем и думать: я и есть этот орган. Некий товарищ попытался таким способом подлечить сердце, сосредоточился, но вместо того, чтобы подумать: “Я и есть сердце”, - нечаянно подумал: “Я и есть инфаркт”.
Хоронили с музыкой.
К. Прутков-инженер, из цикла “Басни без морали”Как мы чувствуем мысль?
Мысль материальна. Не вещественна, но материальна. Этого, однако, мало: далеко не все материальное мы чувствуем. Не чувствуем мы, к примеру, физическое пространство, вакуум, космос - необъятный бассейн материи, в котором плавают комочки вещества. Мысль мы тем не менее чувствуем, хотя непонятно: как и чем? Вот свет мы отличаем от тьмы всякими там колбочкамипалочками, крестиками-ноликами в сетчатке глаз; звуки от безмолвия - тремя парами ушей (внешними, средними и внутренними).
А мысль от бессмыслицы мы отличаем… черт его знает, какимто волнением в душе, что ли? Хотя опять же - что такое душа?…
Вот видите, до чего здесь можно договориться. И все-таки мысль материальна - настолько материальна, что мы можем тем же странным “прибором” - волнением души - измерить количество мысли (аналог количества информации); действительно, серьезная, глубокая мысль вызывает изрядное волнение в душе (или в уме? а может, в подкорке?…), мелкая же, пустяковая мысль такого волнения не вызывает.
Туманно все это, крайне туманно. Но туманно по той причине, что мы не знаем самих себя.
…Борис Чекан лежал на тахте в своей маленькой комнате на первом этаже аспирантского общежития, уставясь в темный потолок, по которому время от времени пробегали световые полосы от фар проезжавших по улице автомобилей, и тоскливо думал о гом, что ему эту ночь вряд ли удастся пережить.
Конечно, он сразу, как сухой песок влагу, впитал все новое из заметок Тураева; расчет Коломийца, что спьяну он не вникнет, был наивным. В памяти отпечаталось все, хоть цитируй. Но тогда, по первому впечатлению, он воспринял только образную сторону идеи покойного академика и понял его чувства. Поэтому и высказал Стасю, что Тураев-де был физиклирик, увлекаемый в неизвестное своим чувственным поэтическим воображением, а его-де, Б. В. Чекана, ниспровергателя основ и авторитетов, физика-циника, этим не проймешь. Знаем мы эти академические штучки!…
И - проняло. Сейчас молодой и красивый физик-циник, не верящий в физического бога (наука, она ничего на веру не принимает!), был уже далеко не красноморд и вообще чувствовал себя худо. Чем далее он мыслил, тем отчетливее понимал, что идею Тураева, его образ холодного математического четырехмерного пространства, в котором все уже произошло, все измерено, взвешено и решено, вовсе не надо принимать на веру. К'этому образу вели не чувства, даже не доверие к авторитету теоретика с мировым именем, а логика.
“Ведь действительно: мир существует в пространстве и времени - это общепризнанный факт. Стало быть, он четырехмерен. Однозначность моего существования (равно как и каждой клетки моего тела, как и всего на свете!) в пространстве в каждый момент времени - тоже факт, доказанный всем опытом прошлого.
В каждый момент я нахожусь в определенном месте, имею определенное положение всех своих органов и мослов, определенное состояние - от температуры до настроения, совершаю определенные поступки, подвергаюсь определенным изменениям. То есть этот факт включает в себя все. Все!
