Гейл Герстнер-Миллер - Тузы за границей
Таурт что-то проговорила, и Тот улыбнулся.
– Она говорит, чтобы ты не волновалась. Из тебя выйдет очень хорошая мать.
– Правда?
Таурт передала ей маленький холщовый мешочек с вышитыми на нем странными значками. Открыв его, Соколица увидела небольшой продолговатый амулет из красного камня. Женщина с любопытством повертела его в пальцах.
– Это ачет, – проклекотал бог. – Он символизирует солнце, встающее на востоке. Этот амулет дает силу и мощь Великого Ра. Это для ребенка. Храни его до тех пор, когда мальчик вырастет и сможет носить его.
– Спасибо. Я так и сделаю. – Она порывисто обняла богиню, которая ответила ей тем же и растворилась в переполненной комнате.
– Идем же, – сказал Тот, – другие тоже хотят поговорить с тобой.
Соколица и Тот углубились в толпу богов, и каждый из них горячо ее приветствовал.
– Почему они так себя ведут? – спросила она, когда бык Хани едва не сломал ей ребра, сжав в объятиях.
– Они рады за тебя, – объяснил Тот. – Рождение ребенка – это чудо. В особенности для того, у кого есть крылья.
– Ясно, – сказала она, хотя на самом деле ей ничего не было ясно.
У нее было ощущение, будто Тот чего-то недоговаривает, но ибисоголовый человек смешался с толпой прежде, чем она успела спросить его.
В самый разгар приветствий и импровизированных речей она вдруг поняла, что страшно устала. Соколица перехватила взгляд Тахиона – тот беседовал о чем-то с Анубисом. Она постучала по циферблату своих часиков, и доктор сделал ей знак присоединиться к ним. Когда она подошла, такисианин как раз спрашивал Анубиса об угрозе, которую представляла для них секта Hyp. Неподалеку отец Кальмар обсуждал с Осирисом вопросы теологии.
– Боги защитят нас, – ответил на вопрос Анубис, поднимая глаза к небу. – К тому же, насколько я понял, охрану вокруг храма усилили.
– Прошу прощения, что перебиваю, – извинилась Соколица, обращаясь к Тахиону, – но, если я не ошибаюсь, завтра рано утром у нас назначено еще одно мероприятие?
– Чуть не забыл! Сколько сейчас времени? – Он вскинул брови, увидев, что уже второй час ночи. – Нам пора ехать. До Луксора еще час дороги, а вам, юная леди, нужно высыпаться.
Порог своего номера в отеле «Винтер Пэлас» Соколица переступила с отчаянно бьющимся сердцем. Вещей оператора не было. Она упала в просторное кресло, и рыдания, которые подступали к горлу весь вечер, наконец вырвались наружу. Женщина плакала, пока не иссякли слезы и не разболелась голова.
«Ложись спать, – велела она себе. – У тебя был долгий день. Сначала кто-то пытался тебя пристрелить, затем ты узнала, что беременна, потом тебя бросил мужчина, которого ты любишь. Следующим номером выяснится, что Эн-би-си закрывает “Соколиное гнездо”. Хорошо хоть ты знаешь, что с ребенком все будет благополучно», – думала она, раздеваясь.
Соколица выключила свет и забралась под двуспальное одеяло. Но заснуть сразу не могла.
«А вдруг Таурт ошиблась? Вдруг ультразвук покажет отклонения? Мне придется сделать аборт. Я не хочу этого, но не могу же я привести в этот мир еще одного джокера. Аборт идет вразрез со всеми моими принципами. Но неужели тебе хочется провести остаток жизни, ухаживая за чудовищем? Можешь ли ты отнять жизнь у ребенка, пусть даже он и джокер? А Фортунато? Как бы решил он?»
Мысли ее крутились по одному и тому же замкнутому кругу, пока в конце концов сон не сморил ее.
Разбудил ее Тахион громким стуком в дверь.
– Соколица! – как сквозь туман проник в ее сонное сознание его голос. – Ты здесь? Уже половина восьмого.
Она кувырком скатилась с кровати, завернулась в простыню и отперла дверь. В коридоре стоял такисианин, и на лице у него было написано неприкрытое раздражение.
– Ты знаешь, сколько сейчас времени? – сердито набросился он на нее. – Мы должны были встретиться в вестибюле еще полчаса назад.
– Знаю, знаю. Можешь отругать меня, пока я одеваюсь.
Она подхватила одежду и двинулась в ванную. Тахион закрыл за собой дверь и окинул ее замотанную в простыню фигурку оценивающим взглядом.
– Что здесь произошло? Где твой воздыхатель?
Соколица высунула голову из-за двери ванной и с полным ртом зубной пасты пояснила:
– Ушел.
– Не хочешь рассказать мне об этом?
– Нет!
Наскоро причесавшись, она бросила взгляд в зеркало и нахмурилась при виде осунувшегося лица и опухших заплаканных глаз. Ужасный вид! Потом быстро натянула одежду, сунула ноги в сандалии, схватила сумочку и вышла к Тахиону, который ждал ее у двери.
– Прости, я проспала, – извинилась она, когда они торопливо шагали по фойе к ожидавшему их такси. Мне было никак не заснуть.
Тахион внимательно посмотрел на нее, но ничего не сказал. Они ехали молча, и в голове у нее крутились мысли о малыше, Маккое, Фортунато, материнстве, ее карьере. Внезапно она спросила:
– Если ребенок… если УЗИ… – Она собралась с духом и продолжила: – Если УЗИ покажет, что с ребенком что-то не так, мне смогут сделать аборт сегодня?
Тахион сжал ее холодные руки в своих.
– Да.
«Пожалуйста, – взмолилась она про себя, – пожалуйста, только бы все было в порядке». Голос Тахиона вторгся в ее мысли.
– Что?
– Соколица, что случилось с Маккоем?
Женщина отвернулась к окошку и отняла у Тахиона руку.
– Он ушел, – бесцветным голосом сообщила она. Наверное, вернулся обратно в Нью-Йорк. – Соколица сморгнула слезы. – Сначала вроде бы он все воспринял спокойно, ну, мою беременность, и про Фортунато тоже… Но когда он услышал, что, если ребенок выживет, он скорее всего будет джокером, то… в общем… – По ее щекам снова потекли слезы. Тахион передал ей свой обшитый кружевами шелковый платок. Женщина взяла его и вытерла глаза. – В общем, когда Джош услышал это, то решил, что не хочет иметь со мной и ребенком ничего общего. Ну, и ушел.
Она смяла платок в маленький влажный комочек.
– Ты по-настоящему его любишь? – ласково спросил Тахион.
Соколица кивнула и снова смахнула слезинку.
– Если ты сделаешь аборт, он вернется к тебе?
– Не знаю и знать не хочу, – ощетинилась она. – Если он не может принять меня такой, какая я есть, он мне не нужен.
Тахион покачал головой.
– Бедная моя! Этот Маккой – просто осел.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем такси затормозило перед больницей. Пока Тахион совещался о чем-то с регистратором, Соколица прижалась спиной к прохладной белой стене приемной и закрыла глаза. Она пыталась отрешиться от всех мыслей, но не могла не думать о Маккое.
«Если бы он вернулся к тебе, ты простила бы его, – упрекнула она себя. – Ты ведь знаешь, что это так. Только он не вернется, ведь ты носишь ребенка Фортунато».
