Дмитрий Савочкин - Тростниковые волки
Слева от меня шёл командир – здоровенный русин, крепкий, как дуб, и отчаянный, как тореадор. До сорок второго он всё кичился своим «личным нейтралитетом», говорил, что это не его война, и пусть фашисты с коммунистами перебьют друг друга, и вот тогда все спокойно заживут. Но потом его угнали на работы в Германию, а деревню его сожгли. Он спрыгнул с поезда по дороге на Львов и подался к партизанам.
Ему не суждено было пережить войну – с регулярными частями он дойдёт до Праги и погибнет десятого мая сорок пятого года в боях на улицах города.
За ним, прикрывая левый фланг, шёл Красавчик – совсем молодой парень, отличный стрелок, из тех, что белке в глаз попадают со ста шагов. Этот в партизаны пришёл с отцом – старым крестьянином. Они были убеждёнными коммунистами, так что все к ним относились настороженно. Но отца у Красавчика быстро убили, а сам он оказался решительным и вместе с тем осторожным парнем. До сих пор не понимаю, как эти качества в нём уживались. Из самых страшных передряг всегда выбирался живым, рука была твёрдой, стрелял без промаха даже под бомбёжкой.
После войны он пойдёт рабочим на завод. Попробует продвинуться по профсоюзной линии, но так уж он будет носиться со своим боевым опытом, с медалью со своей, фронтовиков вокруг себя собирать, что ему просто перекроют дорогу наверх раз и навсегда. Сталин не любил фронтовиков, не разрешал праздновать День Победы и недолюбливал всех, кто с памятью военных лет никак не мог расстаться. Красавчик начнёт пить и в пятьдесят седьмом сопьётся окончательно. Умрёт в больнице, под капельницей, нацепив на больничную пижаму свою медаль.
Правый фланг у нас прикрывал Пуля – самый лучший оружейник, какого я видел в своей жизни, а уж я их много повидал, можешь быть уверен. Самострел Пуля мог собрать из обрезка водопроводной трубы, коряги и нескольких болтиков, а уж починить мог вообще всё. В партизанах, считай, человека нужней не было.
До войны он был геологом, занимался разведкой железных месторождений. Он был из старой профессорской семьи, отца его репрессировали, мать тоже, дядю репрессировали и бабку по отцовской линии. Его самого три раза задерживали, но, поскольку занят он был важной и очень нужной тогда стране работой, каждый раз кто-то кому-то откуда-то звонил, и его отпускали.
После войны Пуля займётся разведкой нефтяных месторождений, исколесит и исходит ногами весь Советский Союз, вдоль и поперёк. Станет лауреатом нескольких Государственных премий, о нём будут писать газеты, один раз даже появится в телевизоре. В 1959-м в экспедиции на Урале он исчезнет – и остатков экспедиции так и не найдут. Следствие решит, что они сорвались в ущелье в горах. Посмертно ему присвоят звание Героя Социалистического труда и назовут его фамилией улицу в небольшом металлургическом городишке.
Впереди шли двое сапёров – Малыш и Круглый.
Малыш был самым молодым у нас в отряде. Его родителей, евреев, убили в первый месяц оккупации, а сам он спрятался и, выбравшись, пошёл к партизанам – так что боевой опыт у него был один из самых больших во всём соединении.
После войны он окончит школу, станет комсомольцем, как участник войны сумеет поступить в Киевский финансово-экономический институт, вступит в партию и двадцать лет затем будет делать партийную карьеру. В семьдесят первом станет председателем обкома и пробудет им до семьдесят шестого года. Его зарежут дома, ночью, во сне. Милиция так и не найдёт, кто это сделал.
Круглый был нашим поваром – он обладал редким талантом из нескольких картофелин, веточки мяты и патронного пороха готовить отличное блюдо, которое не стыдно было бы подать к столу и в мирное время. После меня он был самым старшим в отряде, а может, и во всём соединении. Он был родом с хутора из-под Коломии, при поляках был зажиточным крестьянином, имел большое хозяйство, семерых детей. В тридцать девятом, после прихода Красной армии, его репрессировали как кулака, а в сорок втором отправили воевать. Его штрафную роту бросили выбивать врага из какого-то подлеска, все погибли, а он расстрелял все патроны – тогда выдавали всего несколько штук, да и то было хорошо, ведь кому-то вообще не выдавали, – и спрятался. Немцы наступали, они ушли вперёд, а он окольными дорогами в конце концов дошёл до родных краёв и подался в партизаны.
После войны его опять репрессируют, посадят, он пройдёт десять лет гулаговских лагерей, но его кулинарный талант поможет ему выжить даже в самых страшных местах. В пятьдесят шестом он выйдет и снова вернётся на свой хутор, где к тому моменту уже будет колхоз. Жена и почти все дети его погибли. Он женится снова, вступит в колхоз, будет там и за агронома, и за зоотехника, заведёт четырёх детей. Умрёт Круглый аж в девяностом году в окружении большой семьи, известным и уважаемым человеком.
Лес был незнакомым. У нас была какая-то карта, да какая от них польза в такой глуши? Шли практически наобум, по наитию, осторожно пробираясь мимо редких открытых мест и продираясь сквозь заросли. Ни одной тропинки мы так и не отыскали, хотя следы присутствия немцев были повсюду. Если бы не эти следы, мы бы ушли уже давно назад. Но поскольку следов этих было много, мы были уверены, что где-то здесь, в этом лесу, немцы разбивали лагерь, а может, и укреплённые позиции где-то есть. А значит, нам нельзя было возвращаться, пока мы их не найдём.
Отыскав на карте участок леса, до которого мы ещё не дошли, мы повернули туда. По очереди перескочили через какой-то ручей, прошли вдоль неглубокого оврага, обошли небольшую прогалину. Дальше осторожно продрались сквозь заросли малины и уткнулись в орешник.
Орешник был здоровенным, вправо и влево уходил так далеко, как было видно, а вверх поднимался метров на шесть, не меньше. Кажется, я никогда и не видел таких здоровенных орехов. Тут были и старые, и молодые орехи, всё росло невероятно плотно, чтоб отыскать хоть какой-то лаз среди стволов, надо было несколько минут их рассматривать.
Мы остановились в нерешительности. Орешник можно было обойти, но к чему тогда вообще были нужны наши поиски, если мы всё равно обходили трудные места, не проверяя их? Командир оглядел нас, потом махнул рукой, показывая, что будем идти через него насквозь, и сказал «с богом».
Мы начали продираться. Хотя у всех был большой опыт незаметного передвижения по лесу, треск стоял такой, что нас, наверное, слышали за несколько километров. Мы старались держать какой-то строй, но в такой чаще это было невозможно. Прогалины между кустами ореха были метр на метр, редко больше, и мы продирались и продирались, уже практически потеряв направление, стараясь ориентироваться только друг на друга.
Первым убили Красавчика. Густые заросли перед нами прорезала пуля, и мы услышали громкий хлопок одновременно с тем, как Красавчик вскинул руки и плавно осел на землю. И тут на нас посыпался целый град выстрелов. Казалось, что пули сыпались отовсюду, со всех сторон сразу.
