Анатолий Королев - Блюстители Неба
Роман очнулся и открыл глаза; в камне прорезались мутные зрачки. Он лежал спиной на ледяной глади, а перед ним, над ним стояла Мария. Но что с ней?! Роман с трудом и нежеланием узнавал в этой странной металлизированной фигурке с измененными пропорциями рук и тела, с неестественно увеличенным баллонообразным лицом, на котором горели только глаза, а другие черты лица были неразличимы, ее – Марию. Кажется, глаза были печальны и проникали в окаменевшую душу с тоскливой силой. Сфероид не хотел оживать и быть человеком – Роман узнавал ее бесстрастно, и его холодная мысль описывала вокруг ее лица лучистый многоугольник. Мария наклонилась над могильной плитой и прошептала ему (молча) в самое сердце:
«Ты хочешь жить, Роман?»
«Не знаю».
«Ты любишь меня?»
«Не знаю».
«Ты узнал меня?»
«Да… но кто ты на самом деле?»
«Я – Ариадна вечности. Я могу провести тебя через время».
«Зачем?»
«Спасти Землю от власти Опеки».
«Земля? Что это?»
Она раскрыла ладонь, из металлических пальцев-игл выкатился голубой шарик, окруженный атмосферой. Он увидел планету взглядом космонавта и сразу узнал очертания Африки, синюю щель Красного моря…
«Да. Я все вспомнил».
И камень попытался встать.
«Не надо усилий, Роман. Только чувство. И ты встанешь».
И сфероид встал.
«Теперь летим».
И две тени полетели над ледяным морем, под гранью исполинского икосаэдра.
«Мы умерли, Мария?»«Почти».
Они влетели в космический лаз между мирами.
«Почему вечность так ужасна?»
«Потому что человеку нельзя быть всемогущим. Это не для глаз».
Они летели вдоль стены необъятного тоннеля, который то сужался, то расширялся.
«А что будет потом?»
«Если будет потом, то не будет нас с тобой».
«Да. На Земле все начнется сначала, только без нас».
«Да. Только без нас… Вот здесь».
Она остановила полет над сферической воронкой, похожей на жерло потухшего вулкана.
«Посмотри на время».
Роман глянул на циферблат времямашины. Зеленый луч черного квадрата дрожал на двенадцатом августа тысяча девятьсот семьдесят девятого года.
«Что здесь?»
«Здесь вход в сферу Аш… Прощай».
«Почему?»
«Он ждет меня».
Только теперь Роман заметил на дне идеального кратера что-то похожее на средневекового рыцаря в черных латах. «Кто это»? – «Кто? Не знаю, что видишь ты».– «Там человек в латах».– «Я вижу другое. Каждый видит свое. Твой глаз все очеловечивает, чтобы увидеть и понять». Рыцарь тоже заметил прилет и поднял вверх свое круглое безглазое лицо, отлитое из сверкающей массы, и помахал рукой, словно приветствуя. В его руке сверкало круглое зеркальце с дырочкой посередине, такие бывают на лбу у врачей уха, горла, носа. Мария ответила таким же приветствием. В ее металлических пальцах было зажато точно такое же круглое зеркальце. Сначала Роман принял это веселое помахиванье рук за какой-то ритуал, тем более что от двух зеркалец по склонам воронки плясали солнечные зайчики. Они дробились, множились, пуская ответные лучи, пока все пространство не стало радужным от обилия изломанных отражений, которые не гасли и висели в пространстве подобно лазерным пучкам. Но внезапно сражение кончилось. Зеркальца поймали друг друга – луч в луч,– последовала беззвучная вспышка, которая озарила просторы тоннеля световой пощечиной, затем – мертвый шип змеи, и Мария и «рыцарь» превратились в угли, в два ромбических нароста на стенках идеальной воронки. Сначала они были раскалены, как поток рубинового стекла, и, остывая, на глазах превращались в черные, отполированные до блеска кристаллы. Роман не успел пережить гибель Марии, какая-то сила несла его по спирали вниз, до него долетел – невероятный здесь, в адской бездне времени,– гудок машины. Гудок и слабый солнечный свет шли с самого дна воронки, где мерещилось дрожащее цветовое пятно. Внезапно он обрел вес и упал в свет, в шум, в зеленую свежесть утра. Он стоял на коленях на склоне холма и, потрясенный, смотрел на панораму Бялограда вдали, на лесистые склоны, на холмистую линию горизонта, на легкие перистые облака, на желтое восходящее солнце, на декоративные руины солеварного завода, на рыжие камни невдалеке, на космы кустов жимолости в двух шагах. Глаз пьянел от подробностей… боже мой, как, оказывается, он любил жизнь… по пустому шоссе катила голубая «альфа-ромео» 75-го года. Это ее гудок – вязкий, теплый на слух – долетел в бездну. Зеленый луч указывал, что сейчас раннее утро рокового дня. Вскочив с колен – как сладко они ныли от впившихся корешков и земли,– Роман жадно поискал глазами остроугольные макушки международного лагеря «Сирена». Вот они! Три алых треугольника за кирпичной стеной в глубине пенно-зеленой рощицы. Там была его юность, а все, что осталось в прошлом – или будущем,– даже Мария, показалось ему таким далеким, чужим. Воспоминания о тысячелетнем молчании камня, о полете через спирали Хроноса, даже Мария – все испарялось из памяти со скоростью забытого сна.
Часы показывали 7 утра. До прилета Пришельца оставалось еще больше часа, времени предостаточно, ходу отсюда до теннисного корта – двадцать минут, и все же он припустил бегом вниз по травянистому склону. Голова кружилась от запахов земли, росистых кустов, звуки окатывали с ног до головы, прель оглушала. Чувства были обострены до предела, и не только возвращением, к ним примешивалась толика страха (умней было признаться себе в этом), ведь он был внутри сферы Аш, проклятое присутствие которой замечал только его уже натренированный глаз: небо отливало свинцом, металлические отсветы были заметны повсюду, стоило только всмотреться. Спустившись с холма, Роман миновал плешивое футбольное поле с единственными воротами без сетки, затем рысцой пробежал детскую площадку из конических пластмассовых горок. До сих пор навстречу не попалось ни одного человека: провинциальный городок еще спал. Когда он влетел в ореховую рощицу, до него донеслись из-за стены гортанные звуки побудки; от волнения Роман не смог бежать и перешел на шаг – там, во втором корпусе на третьем этаже, в четвертой палате, у окна, сейчас проснулся от звуков горна он сам, откинул одеяло, спустил ноги на пол (холодное прикосновение паркета), глянул в окно: сегодня чудесный денек, подскочил к вечному соне Мазиле и защемил толстый нос пальцами. Мазила захлопал глазами… Раздвоение было настолько явным, что Роман закрыл ладонью лицо, чтобы сдержать приступ тошноты и головокружение. Сознание раскачивалось между двумя телами, он мог сойти с ума. Страх потерять рассудок в двух шагах от цели заставил его идти вперед, идти мимо площадки для гольфа, мимо алебастровой раковины в стене, из которой струился веселый источник, ноги сами собой повернули за угол – тело искало лаз и нашло: Роман еле-еле протиснулся в дыру, прополз под каменной аркой и – уф – вышел на территорию лагеря, прямо к бассейну. Вдали краснели корпуса модернистского комплекса, оттуда доносился ребячий гомон, на плацу перед корпусами выстраивались первые цепочки на общую физзарядку.
