Антон Дубинин - Поход семерых
Темна душа человеческая; не всякому дано знать, какие глубоководные чудовища таятся в омуте его существа. Пришел день — недели через две после начала снов, — когда Эйхарт сам стал хозяином своего сна, и вошел в него, и разбил на части, схватив свою жену и силой возвращая себе свое. Я верну ее, беззвучно крикнул он, просыпаясь. Сердце его билось часто, как после тяжкого боя. Я верну тебя, Мария. Я узнаю правду про тебя и заберу тебя оттуда. Но если ты не верна мне, Мария, я… я не знаю, что мне останется делать.
— С этим нужно разобраться, — сказал он своему отражению в Мариином трюмо.
— И я помогу тебе, если будешь слушать меня, — ответило отражение, оправляя черную котту с белым гербом на груди. — Я укажу тебе дорогу. Ты только мне поверь. Доверься.
В эту ночь Макс проснулся в страшной истерике. Заснуть он после этого так и не смог и только утром, тихонько всхлипывая в кругу взволнованных взрослых, забылся непрочной дремой. Консилиум из бабушки, дедушки и еще одной бабушки — Марииной мамы, которую вызвонили по телефону — порешил показать ребенка детскому психиатру и в случае чего отправить его в больницу-санаторий на обследование.
Так на следующую ночь Эйхарт Юлий оказался в квартире один. Он уже не боялся черного рыцаря, спокойно попил чаю на пустой кухне и собрался идти смотреть свои сны, как вдруг в квартиру позвонили. Дивясь позднему визиту — было без малого три часа ночи, — он пошел открывать. За дверью было тихо и очень темно. Там ждал Повелитель Мух.
На этот раз герб его оказался внятен — большая муха, прикрытая плащом слюдяных крыльев. Крылья все время слегка трепетали, слоились и вздрагивали, отчего изображение расплывалось и делалось почти нечитаемым. «Ну, здравствуй», — сказал Эйхарт, не удивляясь уже ничему. Какая-то часть его сознания печально констатировала: «Вот ты и сошел с ума окончательно», но это было уже все равно. Он посторонился и дал ночному гостю войти.
Они долго пили на кухне крепкий чай, а потом водку, припасенную в холодильнике «на всякий случай», а потом — под утро — случилось нечто, чего Эйхарт не помнил, не понимал и не мог объяснить. Известно одно — что поутру он вышел из дома, захватив с собой много денег и немного необходимых вещей, и направился в сторону центрального вокзала. До самого последнего момента, пока Эйхарт себя еще осознавал, он не собирался никого убивать. Он хотел разобраться, а что это значило — не важно. Разобраться — значит разобраться. Все исправить и всех покарать.
На этом месте рассказа Мария выскочила за дверь и долго пропадала в лесу. Что она там делала — непонятно: вроде бы не плакала, а просто гуляла. Потом она вернулась и попросила мужа продолжать, но история уже почти закончилась.
Файт он проехал на поезде, а дальше шел по указаниям черного рыцаря, но как — Эйхарт не помнил. Он вообще больше ничего не помнил до того момента, когда очнулся на полу грязной избушки и увидел над собой смутно знакомые лица — при этом вызывавшие только воспоминания о снах. Йосефа он узнал сразу — и сердце его чуть не разорвалось.
— …Давайте прощаться, — нарушил Марк затянувшееся молчание. — Стоять и смотреть нам все равно не поможет…
Мария с белыми дорожками на щеках, дорожками, которые прочертили постоянно текущие слезы, нетвердой походкой подошла к нему. Они с минуту постояли друг напротив друга, а потом неожиданно единым порывом обнялись. Мария поцеловала сурового солдата в щеку, для чего ему пришлось слегка наклониться.
— Марк… Ты смотри там за Кларой. Береги ее…
— Я буду. Ты… Слушай, прости, если что не так.
— Все так, — покачала головой Мария. Слезы опять начали течь, но она не обращала на них внимания. — Все хорошо. И все будет хорошо, потому что ты очень хороший. Я люблю тебя, Марк.
Следующим был Гай, под чью ответственность оставалась аптечка вместе со званием полкового лекаря. Он сам шагнул навстречу к маленькой даме, рыцарю Грааля, раненному в сердце.
— Счастливо тебе, Мария. Удачной дороги. Я тебя люблю.
— И тебе… Я на тебя надеюсь. Я тоже люблю тебя, Гай.
Аллена она слегка встряхнула за плечи и притянула к себе. Он тоже готов был вот-вот разреветься, отчего и стоял как столб в ее объятиях.
— Эй… храбрый рыцарь Персиваль! Держись. Я в тебя верю… с самого первого дня и с каждым днем все крепче. Я тебя очень люблю, если ты не знаешь и сам.
— И я тебя, — прошептал Аллен, вдыхая аромат ее теплых волос. — Я буду помнить про каштан… Пусть он цветет, правда же, он будет цвести?..
Мария теперь обнимала Клару. С ней она простояла дольше всего, держа ее за руки. Беречь себя, изо всех сил беречь себя — вот было ее прощальное напутствие.
— Слушай, может быть, все же… — попросила Клара почти без надежды, просто как отголосок недавнего разговора. — Не разрывай наш круг. Пожалуйста.
— Я не разрываю. — Мария улыбнулась какой-то предсмертной улыбкой. — Я пытаюсь его сохранить. Помнишь: мыслью, словом, делом, неисполнением долга… Все это надо смывать. А тебя я люблю.
— Но…
— Тс-с. Не говори ничего. Ведь ты веришь Йосефу, когда он говорит, что невозможно расстаться с тем, с кем не хочешь расставаться?..
— Верю. — И Клара разжала руки Марии, навек отпуская ее от себя.
Последним был Йосеф, и Мария просто стояла напротив него, не решаясь его обнять и вообще к нему прикоснуться. Наконец он сам прижал ее к себе и поцеловал в лоб, как ребенка или мертвеца. Им не нужно было говорить.
— Да хранит тебя Господь, друг мой.
Она не смогла ответить, только смотрела. Какие у нее большие глаза, подумал Аллен, и эта мысль смутно напомнила ему что-то из прошлого, но оно ускользнуло, и Аллен не стал возвращать.
Мария оторвалась от священника и отошла от них всех на несколько шагов. Отбежала, как от прокаженных, и Аллен вновь увидел эту прозрачную стену, отделяющую их от нее, — ту же, что когда-то отрезала его от Роберта. И не имело значения, что Эйхарт поочередно пожимал им руки, что ладони их соприкасались — он тоже был по ту сторону стены.
— Я чувствую, что больше никогда вас не увижу. Никого из вас. — Голос Марии стал так тих, что слова скорее угадывались по движению губ. Слезы текли по губам и падали на мягкий дерн. Муж встал рядом с ней, возвышаясь над маленькой дамой как башня, и хотел положить ей руку на плечо. Но не положил. — Я буду молиться. Все время. И когда вы… те из вас, кто сможет… найдете его, то вспомните обо мне. Получится, будто и я с вами. Я это почувствую.
— Каштан, — так же тихо ответил Аллен, будто ничего более ценного он не мог ей дать. — Пусть он цветет, и все будет хорошо.
