Алексей Смирнов - Натюр Морт (сборник)
Тут же я получил подтверждение своим мыслям: из квартиры напротив вышел слон. Признаюсь честно, я уж не помнил, кто там на самом деле живет — вечно этот тип показывался в обновленном виде: то Мумми-тролль, то пингвиненок Лоло. Теперь он стал слоном — небольших, разумеется, размеров, иначе не смог бы протиснуться в дверь. Он вежливо со мной поздоровался и хоботом вставил в замочную скважину ключ. В ответ я кивнул — с излишней, пожалуй, чопорностью, не с чего мне было задирать нос. Но он, стоя ко мне широким задом, ничего не заметил и продолжал с сосредоточенным видом манипулировать ключом. Наверно, даже такая практичная и многофункциональная вещь, как хобот, требует в обращении известных навыков. Я подумал, что щеголь-сосед не успеет их приобрести и к завтрашнему утру преобразится в кого-то еще.
Быстро сбежав по ступеням, я выскочил на улицу и спешным шагом пошел к Учреждению. Муниципальный транспорт я игнорировал уже довольно давно, поскольку причудливые формы, запахи и прочие экзотические качества тамошних пассажиров превращали пятиминутную поездку в настоящую пытку. К тому же городские троллейбусы и автобусы оказывались все менее приспособленными к реальности, менявшейся не по дням, а по часам. Сработанные в утренней спешке монстры там подчас просто не помещались, кое-кто не мог сидеть, другие — стоять и лежать: пресмыкались, как заведенные; кого-то кололи, кого-то кусали, толкали, непроизвольно насиловали. Пешком и надежнее, и спокойнее. Улица выглядела как обычно, если уместно говорить в наше время о какой бы то ни было обыденности. Во всяком случае, пикет коммунистов, расположившийся в месте своей постоянной дислокации, на перекрестке, не изменился ни в чем. Побитые молью субъекты неопределенного возраста, красные знамена, желтая пресса, истеричные плакаты и лозунги. "Спасем духовность! Защитим генетические нормы! " Мне стало смешно. Молчали бы, что ли, насчет генетики — ни стыда, ни совести. Как будто не из их числа был Лысенко сотоварищи, как будто самое слово не действовало на них, подобно красной тряпке на быка. Все божья роса, покачал я головой. А вдруг они тоже не настоящие? Компания виртуальных извращенцев, душевнобольных ряженых? Все, все возможно в наши сложные дни… Мысли мои переключились на Гертруду из отдела информатики, с которой я уже несколько месяцев крутил роман. Нам с ней пора серьезно поговорить. Во вкусе ей не откажешь, однако постоянные воплощения в сирен и гарпий, пусть и прекрасных в своей демоничности, сильно осложняют нормальные отношения. Моя, между прочим, совесть чиста — Пьеро как любовник ни в чем не уступит среднему мужчине. Ну, разве что, некоторые особенности ролевого поведения — да, здесь могут появиться трудности, но в сексе Гертруда всегда была склонной к деспотизму. В сочетании с русалочьим хвостом, однако, с Пьеро у нее возникнут проблемы… Пожалуй, стоит ей пригрозить услугами кентавра. Квартирка у меня небольшая, кентавр — как и слон-сосед — получится не слишком большой: скорее, это будет пони, но все равно, конь есть конь. Пусть призадумается. Пусть выберет минутку и взвесит все за и против.
Я замечтался и едва не был сбит взбесившимся дилижансом, который, как мне показалось, был не средством передвижения, а самым заурядным алкашом, с похмелья запутавшимся в программах трансформации. Часто я задумываюсь: к чему приведет вся эта вакханалия красок и форм? И не я один — дня три-четыре тому назад мне случилось посмотреть одну из насквозь политизированных телепередач, где выступал известный оппозиционер радикального толка. Я, кстати сказать, не вдруг его узнал: какой-то гомосексуальный полубог в хирургическом почему-то халате. Потом, конечно, догадался и долго ломал голову, соображая, каким психическим заболеванием должны были страдать имиджмейкеры, позволившие их боссу выйти на люди в подобном прикиде. Политик, невзирая на свой более чем сомнительный выбор, громил программистов, генетиков, биологов и человечество в целом. Он с серьезным по мере сил лицом утверждал, что древний змий — он же сатана — сможет в недалеком будущем торжествовать победу. Якобы вся человеческая история, начавшаяся с обособления разума, имела целью воплощение в жизнь дьявольского замысла самореализации. Покуда я ему внимал, у меня создалось впечатление, что государственный муж занят по преимуществу самолюбованием. Античный профиль, античный фас, кладбищенский взор, окрыленные сандалии (он снялся, сидючи с ногой, закинутой на ногу), идиотский венок из лаврового листа — за кого он держит потенциальных избирателей? И что такой может знать? Но доля истины в его словах, как ни удивительно, была. Я предложу их к обсуждению на вечернем собрании ячейки.
А до вечера, увы, далеко, как до неба. Небо даже кажется ближе, с каждым днем. Я приближаюсь к Учреждению, толкаю массивную дверь. Не радует даже Гертруда — ничто, ничто не будоражит мое сердце в этой постылой казарме, где выпала мне горькая доля прожигать лучшие, к творчеству предназначенные часы жизни. Мы занимаемся регуляцией социальных модификаций, рассчитанной, в основном, на отдельных индивидов, которые своим маргинальным, выходящим за рамки установленных норм метаморфозом угрожают общественной безопасности. Кроме того, в Учреждении существует отдел законодательства в сфере мод и обычаев, где под контролем государства разрабатываются желательные формы трансформаций и диктуется мода как таковая. В сущности, именно мы являемся законодателями в области трансформационных мод. Разработаны серии моделей как сезонных, так и сословных, зоологических, ботанических и мифологических; имеются программы "Четыре темперамента", "Мать и Дитя", "Отец и Сын", «Бэтмен» и многие другие. Дел, сами понимаете, невпроворот, но все это не имеет ничего общего с настоящим искусством.
Я вхожу, киваю вахтерше — Шамаханской царице, чей подлинный преклонный возраст не смог приукрасить даже биомодем, прикладываюсь правым глазом к идентифицирующему устройству. Пропускной режим на большинстве современных предприятий основывается на иридодиагностике, поэтому законом строжайше запрещено производить какие-либо действия в отношении радужной оболочки. Пьеро не Пьеро, мамонт не мамонт — правила для всех одни: не трогайте глаз! Машинка жужжит, мигает, вахтерша величественно склоняет голову, я прохожу, расписываюсь в журнале. Меня окружают коллеги, пожимают руки (рукава мешают отчаянно), справляются о житье-бытье. Многих я не узнаю, ну и ладно, какая разница, вчера была свинья, сегодня — носорожица, в нашей унылой действительности это ничего не меняет. Непроизвольно (Пьеро, куда деваться!) закатываю глаза, говорю несвойственным мне плаксивым голосом. Некоторые выражают обеспокоенность, интересуются, что случилось. Намекаю на таинственные интимные обстоятельства, так как в утреннем фиаско мне стыдно сознаться. Я, мастер экстра-класса, не сумел обернуться достойным их общества бревном! Колода у меня не получилась! Меня оставляют в покое, я поднимаюсь в отдел.
