Андрей Курков - Судьба попугая (География одиночного выстрела - 2)
И они обнялись, как друзья, не видевшие друг друга долгие годы.
- Посылку получил? - сразу же спросил младший лейтенант.
- Да, и посылку, и письмо... товарищ Волчанов...
- Ну ты что, - младший лейтенант сделал шаг назад. - Какой я тебе товарищ, я же друг твой! Или забыл, как мы тогда договорились? Я.- Тимоха! А ты - Паша! Вспомнил?
И тут же Тимофей Волчанов рассмеялся, заметив, что его деланная строгость была Добрыниным воспринята всерьез.
- Голодный? - спросил младший лейтенант.
- Ну... чай я уже пил с товарищем Твериным.
- Ага, - Тимофей кивнул. - Значит ничего не ел! Старик никого не кормит! Ну, погоди!..
И Волчанов вышел в коридор, что-то кому-то сказал и вернулся.
- Счас сделают! А ты пока садись, рассказывай, что делал, кого видел!
Только начав рассказывать, понял народный контролер, что отяжелел его язык после вина. Трудно было проговаривать слова, особенно длинные. Но, к своей радости, заметил Добрынин, что даже если и выговорит только полслова - все равно Тимофей кивает, мол, понял. На рассказе про японцев Волчанов перебил Павла.
- Не вышло... - сказал он грустно. - Ни хрена не вышло... Поторопились они, вот их всех арестовали и казнили...
- Как казнили? - удивился народный контролер.
- Головы всем отрубили...
- И той японке? - с испугом в голосе спросил Павел.
- И ей... - Тимофей кивнул.
- Что ж они, сволочи... бабе... голову рубить? - голос Добрынина притих. Не могли по-человечески? Ну расстреляли бы или повесили... А голову зачем?..
- Да ладно, - Волчанов махнул рукой. - Что плакать-то? Я сам, когда узнал, честное чекистское - плакал. Такая уже у меня и мечта была, чтобы вот жила рядом с нами Японская Советская Социалистическая республика... А теперь... война помешала... если б...
В кабинет без стука вошел солдат с железным подносом. Поставил поднос на стол. На подносе чайник, два стакана в подстаканниках, тарелка с бутербродами: с сыром и колбасой.
- Ну все, успокойся! - сказал Волчанов. - Им не поможешь, а нам еще жить и работать!.. Память мы их увековечим. Будут теперь и улицы, и переулки, и корабли... Давай поедим!
Вино размягчало Добрынина изнутри. Даже жевать бутерброды было ему трудно, но вкусный сладкий чай помогал поглощению пищи, смывая единым потоком все застревавшие во рту крошки в желудок.
Разговор время от времени возобновлялся, и в эти моменты Павел старался как можно короче пересказать последние события из своей жизни и работы.
- Дашь мне ту "кожаную" книгу посмотреть? А? - попросил в один момент Волчанов. Добрынин пообещал. Снова жевали, запивали чаем, вставляли в паузы слова.
- Да, ты орден свой получил? - вспомнил вдруг младший лейтенант.
Павел отрицательно мотнул головой.
- Ну, я старику напомню! Забыл он, наверно. Завтра будешь здесь?
- Ага.
- Сына уже видел?
- Нет еще, - ответил Павел.
- Счастливый ты человек, Паща! - младший лейтенант заулыбался широко и зубасто. - С первого раза и сын! А я вот так детей люблю, а не получилось, не повезло...
- Что, нету?
Волчанов скорбно мотнул головой.
- Своего покажешь? - спросил он.
- Давай. Сегодня можно. Няня должна вечером принести.
- Уже вечер! - сказал Волчанов, поглядев на свои часы. - Скоро восемь.
- Да? - Добрынин удивился скоротечности времени. - Так, может, ко мне пойдем, Гришутку увидишь.
- Можно. - Тимофей кивнул. - Мне сегодня уже все, ничего делать не надо. А на случай ЧП - дежурный есть.
- У меня там и переночевать есть где, - продолжал приглашать народный контролер уже согласившегося на поездку младшего лейтенанта.
Вышли. Темное низкое небо, тяжелое и беззвездное, висело над Кремлем и над всей столицей. Было покойно и мирно в этой темноте, и только откуда-то слева доносились два мужских голоса и треск костра, да виднелся искристый красный огонек.
Волчанов тотчас повернулся в сторону голосов, прислушался.
- Вот сволочь! - прбговорил он негромко. - Опять!
- Что там? - спросил припьяневший, но все еще бодрящийся народный контролер.
- Пошли, покажу!
Пройдя метров двести, Волчанов и Добрынин остановились за росшими тут в большом количестве елями. Замерли, пока глаза привыкали к тому, что высвечивали блики пламени.
Двое мужчин возились у костра, вырывавшегося из большой железной бочки, метрах в семи от младшего лейтенанта и народного контролера.
- Дай еще солярки! - прозвучал грубый голос одного из них.
Зазвучала льющаяся в жестяное ведро жидкость. Потом один поднял ведро и вылил солярку в бочку. Искры и пламя тут же подпрыгнули, на мгновение разогнав над собою темноту. В этой вспышке Добрынин разглядел немного одного из них: был он крепко сбитый, почти квадратный мужик в кожаной куртке с широким небритым лицом и "щеточными" усиками.
- Кто это? - спросил шепотом Павел.
- Говорил тебе, надо авиатоплива выписать! - вклинился тут грубый голос из-за елей. - А теперь что, до утра тут торчать?
- Сволочи! - так же шепотом ответил Волчанов. - Поэт кремлевский Бемьян и его дружок, комендант Смальцев...
- А что они там делают? - поинтересовался Павел. - Греются?
- Хе-э, - громко выдохнул младший лейтенант. - Женщин приговоренных жгут... А может, и не приговоренных, их же никто не проверяет, сук!
- Как это - женщин?! - уже в который раз за этот день опешил Добрынин.
- А так... - выдохнул Тимофей.
- Живых, что ли?
- Нет, сначала расстреливают...
- Ну что? - снова долетел из-за елей грубый мужской голос.
- Что-что, надо еще солярку нести! - ответил второй, сиплый и постарше.
- Ну и иди! - проворчал первый.
Добрынин почувствовал, как в животе что-то неприятно забурлило и на язык вылилась неприятная горечь. Он закрыл рот ладонью правой руки и сделал шаг назад.
- Ты чего? - спросил Тимофей. Павел что-то промычал.
- Пошли, что ли? - спросил шепотом Волчанов.
Контролер кивнул.
У Спасских ворот на выезде стоял военный "газик". Прильнув спиной к закрытой дверце, курил солдат-шофер.
- Ты дежурный? - спросил его строгим голосом Волчанов.
- Так точно! - отрубил солдат, бросив папиросу под ноги.
- Поехали! - скомандовал младший лейтенант. - Садись! - сказал он, повернувшись уже к Добрынину. Сели. Поехали.
- Приедешь сюда завтра в восемь ноль-ноль! Ясно? - приказал Волчанов шоферу.
Тот козырнул и уехал.
В животе у Добрынина восстановился мир, и даже вино из его головы немного выветрилось.
Поднялись они на третий этаж. Добрынин позвонил.
Открыла Мария Игнатьевна.
Разделись, прошли.
Добрынин мысленно хмыкнул, заметив, что его служебная жена поздоровалась с Тимофеем, как со старым знакомым.
- Он уже спит! - предупредила она перед дверьми в спальню. - Потише!
