Айзек Азимов - Фантастическое путешествие II
— Но я? Я ведь ничего не ощущаю, — нахмурился Дежнев. — Разве это не доказывает обратное?
Моррисон дернулся:
— Видите ли, мозг — это очень сложный механизм. Наталья что-то чувствует, вы — нет. Что касается меня, то в данной ситуации я тоже ничего не ощущаю. Но, по-видимому, данные скептические волны имеют какую-то направленность, которая подходит именно к мозгу Натальи, а к нашим — нет. По вполне понятным причинам я не могу объяснить вам все сразу. А вы, Конев, чувствуете что-нибудь?
— Нет, — так же недовольно ответил Конев.
— Я, правда, почувствовал кое-что, когда мы были в межклеточной жидкости.
Моррисон покачал головой, но ничего не сказал. Конев взорвался:
— Ну, чувствуешь ты еще что-нибудь, кроме любопытства, Наталья?
— Нет, Юрий, ничего, — ответила Баранова. — Сейчас нет. Но ты же знаешь Петра Шапирова. Ему было интересно буквально все.
— Я-то знаю. Но это нам не поможет. Альберт, в каком направлении мы сейчас движемся?
— Вниз по течению, — ответил Моррисон. — Это единственное направление, в котором мы можем двигаться.
— Не может быть. Как это? Вы шутите? — разозлился Конев.
— Вовсе нет. Вы спросили, в каком направлении мы движемся. А что еще я тебе мог ответить? Думаю, что нет смысла указывать направление по компасу.
— Хорошо, извините, — слегка успокоился Конев. — В этом месте поток течет в одну сторону. А с другой стороны клетки — в обратную. Это не что иное, как циркуляция. Но первый импульс всегда передается в одном направлении — от дендритов к аксону. Меня интересует, с какой стороны клетки мы находимся; совпадает ли направление нашего движения с направлением нервного импульса?
— А что, это имеет значение? — поинтересовался Моррисон.
— Я думаю, да. Может ли ваш прибор, определить, в каком направлении передвигаются импульсы?.
— Конечно. Если посмотреть на график, то видно, идут ли импульсы нам навстречу, или мы двигаемся с ними в одном направлении.
— Ну и что?
— А то, что наше движение совпадает.
— Прекрасно. Нам повезло. Таким образом, мы двигаемся по направлению к аксону.
— Как будто так...
— И что из того, что мы туда движемся? — послышался голос Барановой.
Конев принялся объяснять:
— Подумай, Калныня. Скептические волны движутся вдоль поверхности клетки. Клетка здесь широкая и относительно большая. Скептические волны рассеиваются по поверхности значительных размеров и, соответственно, снижается их интенсивность. Приближаясь к аксону, поверхность клетки сужается. Аксон представляет собой очень длинный отросток, и он, по сравнению с клеткой, очень узкий. Когда волны проходят по такой узкой трубке, они концентрируются в одном месте и становятся более ощутимыми. Кроме того, аксон покрыт толстой миелиновой обложкой, которая не пропускает энергию волн наружу, и она вся сохраняется внутри отростка;
— Значит, ты думаешь, что можно получить наиболее эффективные результаты, находясь в аксоне?
— Да, весьма эффективные. Если ты почувствовала любопытство сейчас, то в аксоне твое восприятие станет еще острее. И вполне возможно, что ты узнаешь, чем же вызвано любопытство Шапирова, что его так интересует.
— Может оказаться, что для нас оно не будет иметь абсолютно никакого значения, — задумчиво произнес Моррисон. — Что, если он просто никак не может понять, почему он здесь лежит и почему не может двигаться?
— Нет, — категорично заявил Конев, — его не может интересовать такая чепуха. Вы не знаете Шапирова, а мы его знаем очень хорошо.
Моррисон согласился:
— Да, действительно, я не был с ним знаком.
— Все свое свободное от сна время он отдавал процессу минимизации, — продолжил Конев. — Я не удивлюсь, если и сны тоже. В течение последнего времени, вплоть до случившегося, он работал, мечтал, размышлял о связи между квантом и теорией относительности. Он думал о том, как сделать процессы минимизации и деминимизации стабильными и неопасными.
— В таком случае, — вставил Моррисон, — он должен был хоть как-то намекнуть на то, чего он достиг.
— Нет, в какой-то степени он был ребенком. Мы знаем лишь, над чем он работал, но никто не мог сказать, насколько успешны его поиски и в каком направлении они ведутся. Он предпочитал не предавать их огласке до тех пор, пока работа не будет завершена. Ты же знаешь, Наталья, как он любил такие моменты. Вспомни, как было, когда он закончил исследования по самой минимизации. Когда он, наконец, написал работу...
Моррисон, как бы между прочим, поинтересовался:
— Она была опубликована?
Конев презрительно хмыкнул:
— Нет, не была. Она вышла ограниченным тиражом, лишь для тех, кому это положено знать. Для вас ее просто не существует.
— Не смей оскорблять, Альберт, — не выдержала Баранова. — Он член экипажа и наш гость. И не нужно видеть в нем шпиона.
— Как скажешь, Наталья, — ответил Конев. — И тем не менее, единственное, что может так мучительно интересовать Шапирова, даже это Наталья знает, — это соотношение кванта и теории относительности. И если нам удастся получить хоть какую-нибудь информацию об этом, у нас сразу появится исходный пункт, от которого мы сможем продвигаться дальше.
— И ты считаешь, что мы сможем получить такую информацию в аксоне?
— Да, я даже уверен в этом, — Конев с силой сжал кулаки, как будто ими собирался отстаивать свою точку зрения.
Моррисон посмотрел по сторонам. Что касается его, то он вовсе не был уверен в этом. Ему вдруг стало казаться, что все кругом стало двигаться в обратном направлении и что...
Он постарался не выдать свои мысли, но его так же, как и Конева, охватило страшное волнение.
61.
Впереди виднелись неясные очертания каких-то предметов, течением их проносило мимо корабля, и они тут же исчезали. Что это — рибосомы? Аппарат Гольджи? Если фибриллы, то какого вида? Моррисон не мог ответить на эти вопросы. Если вести наблюдения с позиции маленькой молекулы, то все кажется неузнаваемым, какие бы ясные очертания оно не имело и каким бы знакомым оно на самом деле не казалось.
Они двигались в неизведанном пространстве, и Моррисону, несмотря на все старания, никак не удавалось найти соответствие между тем, что он видел сейчас, и тем, что ему было так знакомо по электронной микрографии.
Его мучил вопрос: было ли где-то там, вдали, куда еще не доходил луч корабля, святая святых клетки — ее ядро. Подумать только: находиться на субмикроскопическом расстоянии от него и никогда не увидеть!
Он попытался сосредоточиться на окружавшем его в тот момент пространстве. Ему снова показалось, что девяносто восемь процентов всех молекул клетки — молекулы воды. Это явилось результатом их превращения в частицы данного организма. Но он не был в этом уверен. Как ни всматривался он вдаль, все, что можно было увидеть, — это слабые мерцания. Вероятно, фотоны, отскакивая от молекул, возвращались обратно к кораблю.
![Джон Беркли - Крепкий орешек II. Шесть дней Кондора [сборник]](/uploads/posts/books/159220/159220.jpg)
