Айзек Азимов - Фантастическое путешествие II
— А что будет с нами? — не унимался Дежнев.
— Поскольку клетка приняла нас за молекулу глюкозы, она постарается метаболизировать, расщепить нас на более мелкие частицы и получить энергию, — пояснила Калныня.
В этот момент пептидный рецептор отделился от корабля и уполз прочь.
— А не слишком ли это опасно, метаболизировать нас? — продолжал интересоваться Дежнев.
— Не думаю, — проговорил Моррисон. — Для этого нас притянет к себе соответствующая молекула энзима. Но она тут же поймет, что мы не представляем для нее никакого интереса. Мы не содержим фосфатной группы, и, возможно, она отпустит нас. Ведь мы — не настоящая молекула глюкозы.
— Но если эта молекула энзима отпустит нас, где гарантия, что другая, такая же молекула, тут же не притянет нас к себе. И так до бесконечности?
— Если уж мы затронули этот вопрос, — продолжал Моррисон, потирая подбородок и ощущая появившуюся щетину, — может случиться так, что нас не отпустят даже первые молекулы, если мы не сделаем то, что они от нас ожидают.
— Великолепно, — с возмущением произнес Дежнев. Неожиданно он перешел на свой диалект, что происходило лишь в минуты глубокого волнения. Моррисону стало трудно понимать его:
— То есть, получается, что мы или навеки останемся в лапах какой-нибудь молекулы энзима, или будем переходить по очереди от одной к другой, затем к третьей, и так до конца. Мой отец в таких случаях говорил: «Если тебя от пасти волка спас голодный медведь, то поверь, повода для радости нет».
— Прошу заметить, — сказала Калныня, — что еще ни одна молекула энзима не притянула нас к себе.
— А почему? — поинтересовался Моррисон, который уже успел это заметить.
— Просто из-за небольших изменений в электрическом заряде. Нам пришлось стать молекулой глюкозы, чтобы проникнуть в клетку. Теперь, когда мы в клетке, нет необходимости оставаться глюкозой. Мы можем превратиться еще во что-нибудь.
Баранова подалась вперед:
— А разве не все молекулы подвергаются метаболическому изменению?
— Как оказалось, нет, — продолжала Калныня. — Глюкоза и всякий другой простейший сахар в организме имеют определенную молекулярную структуру, и мы называем ее дектрозой. Я просто создала ее в зеркальное отображение. Мы стали Jl-глюкозой, и теперь никакая молекула энзима не станет притягивать нас. Все просто: никто из нас не станет надевать правую туфлю на левую ногу. И поэтому мы можем свободно передвигаться.
Оболочка, которая окутала корабль при вхождении в клетку, лопнула, и Моррисон оставил все попытки понять, что же происходит вокруг. Частицы молекул поглощались огромными молекулами энзима, которые сначала захватывали жертву в плотное кольцо, а затем сильно сдавливали ее. После этого наступало непродолжительное расслабление. Выжатые таким образом частицы тут же высвобождались и захватывались другими энзимами.
Все происходило мгновенно и являлось анаэробным этапом процесса, так как в нем не участвовали молекулы кислорода. Все заканчивалось расщеплением молекулы глюкозы с ее шестью атомами углерода на две трехуглеродные частицы. В результате выделялось небольшое количество энергии, и частицы для дальнейшей обработки и завершения процесса передавались во власть метохондрии, где уже использовался кислород. В качестве катализатора сюда помещена универсальная энергетическая молекула АТФ. А завершается весь процесс возникновением еще одной, но уже с гораздо большим запасом энергии молекулы АТФ.
Моррисону вдруг захотелось бросить все и убежать к метохондрии, этой маленькой энергетической фабрике клетки. Ведь, по идее, он еще не видел ни одного, полностью рафинированного за время метохондрического процесса элемента. Но он тут же отогнал от себя эти мысли. Важнее всего были скептические волны. Он почти приказал себе отвлечься от остального, пытаясь заставить чересчур любознательный ум сосредоточиться на главном.
По-видимому, те же самые мысли одолевали и Конева, так как он произнес:
— Наконец-то мы внутри нейрона. Давайте, Альберт, будем не просто туристами. Что там у нас со скептическими волнами?
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
АКСОН
«Люди, готовые платить деньги, чтобы узнать, о чем вы думаете, — щедрые люди».
Дежнев Старший.60.
Моррисон почему-то рассердился, услышав слова Конева. И ничего не ответил. Он продолжал рассматривать внутреннее строение нейрона, но не узнавал ничего из того, что видел. Там были фибры, изогнутые пластинки, какие-то частицы неопределенного размера и непонятной формы. У него возникло ощущение, что в клетке имелся своего рода остов, который удерживал в определенном порядке один из самых больших элементов — органеллы. Но понять точнее было трудно, поскольку корабль двигался мимо них очень быстро, как будто плыл вниз по течению. Чувство движения здесь было гораздо сильнее, чем когда они были в потоке крови. Видимо, из-за того, что наряду с ними двигались еще какие-то мелкие частицы, в то время как большие объекты оставались на месте.
В конце концов Моррисон сказал:
— Послушайте, Юрий мы движемся так быстро, что движение искажает скептические волны.
— Вы с ума сошли? — проворчал Конев. — Мы движемся очень медленно. Нас просто несет внутриклеточный поток. Это еще раз подтверждает, что все малые молекулы соответствуют структуре органеллы клетки. Если измерять по обычной шкале, то скорость наша чрезвычайно мала; а быстрой она кажется лишь по нашей минимизированной шкале. Мне что, учить вас физиологии клетки?
Моррисон прикусил губу. Конечно, Конев был прав. А он опять забыл, как минимизация искажает восприятие окружающего.
— Но все равно будет лучше, — не хотел сдаваться Моррисон, — если мы снова станем Д-глюкозой и позволим энзиму захватить нас. Скорость уменьшится, и тем самым улучшится прием скептических волн.
— Нам не нужно сбавлять скорость. Нервный импульс в реальном мире движется со скоростью минимум два метра в секунду, а при наших размерах его скорость превышает в семьдесят раз скорость света. По сравнению с этим наша скорость, как бы велика она ни казалась, на самом деле ничтожна. Даже если мы будем двигаться по отношению к нервному импульсу со скоростью космического корабля, мы будем стоять на месте.
Моррисон поднял вверх руки в знак своей полной капитуляции. Внутренне он был взбешен. Он ненавидел людей, которые были всегда правы. Непроизвольно он взглянул в сторону Калныни. Его не покидало чувство, что теперь и она презирает его. Но она спокойно, без тени насмешки смотрела на Моррисона. Она повела плечами, как бы спрашивая (так ему показалось): «А что можно ожидать от этого фанатика?»
![Джон Беркли - Крепкий орешек II. Шесть дней Кондора [сборник]](/uploads/posts/books/159220/159220.jpg)
