Михаил Грешнов - Сны над Байкалом (сборник)
Мы улетим с тобой к звездам…
Очнулся он внезапно. От тишины. Он лежал на траве. Элы рядом не было.
— Эла! — позвал он.
Никто не откликнулся.
— Эла!.. — Виктор вскочил на ноги. — Эла!
Тишина. Вдали шла гроза, но так далеко, что грома не было слышно. Сверкали зарницы.
— Эла!..
Площадь была пуста. Темные здания молчали.
— Где ты, Эла?
Молчание.
— Эла-а!..
Виктор метнулся в одну сторону, в другую, обежал площадь по кругу. Нигде никого.
— Эла, откликнись! — кричал он.
Побежал вдоль по улице. Вернулся на площадь.
— Эла! — забарабанил руками в стену ближайшего дома. Упругая стена не ответила.
Виктор бросался от одного здания к другому, стучал, умолял:
— Верните!
Опять побежал по улице.
— Верните!..
Было тихо и глухо. Начинался рассвет.
На площади, там, где они сидели с Элой в начале ночи, Виктор нашел травяные сандалии и понял все.
Это была Ночь Посвящения. Девушка превратилась в песню:
Будем жить, создавать музыку,
И лучи звезд будут нам струнами…
Разве могло быть по-другому в этом странном и чужом мире? Эла — она была кокон, как эти непонятные башни. Теперь она стала собой — песней. Разве могло быть иначе?
Разум, однако, не хотел мириться с этой простой очевидной истиной. Виктор все еще звал:
— Эла…
Сандалии он не взял. Зачем? Еще раз обошел площадь, прошел по улице. Остановился в конце. Попрощался с городом.
Поднялся на холмы и еще раз оглянулся на город.
Непростой город, в нем жила музыка.
Поднялся на корабль, задраил за собой дверь. Поставил ракету на вертикаль. Положил руки на рычаги управления.
— Я твоя любовь, твоя песня… — услышал он.
— Ты здесь? — спросил он, задерживая руки на рычагах.
— Здесь. И останусь здесь.
— Эла…
— Да, любимый. Иначе нельзя.
Второй раз в это утро Виктор понял: иначе нельзя.
— Прощай, — сказал он.
— Прощай, — ответила Песня.
— Сколько ты будешь со мной? — спросил Виктор.
— Всегда. Я песня, я музыка твоей души, ты унесешь меня с собой.
Виктор запустил моторы и еще раз сказал:
— Летим.
— Мы любовь. Мы полет — вечность…
Корабль оторвался от почвы и пошел ввысь.
А ВДРУГ…
— Открытие века? Если хочешь, то — да.
— Как тебе пришло это в голову?
— Удивляешься?..
Удивляться было чему. Перед глазами Абыкова стояли, никак не могли погаснуть картины дальних миров: оранжевый уступал место фиолетовому, приходила зелень еще какой-то планеты, ослепительно белые ступени лестницы, идущие вверх, вверх, и вдруг — лицо, кажется, состоящее из одних глаз. Еще лица — тонкие, одухотворенные и такие, которые нельзя назвать лицами в человеческом понимании, но, несомненно, лица разумных существ. Города — висячие, плавучие, летающие, кольцеобразные, дискообразные, подводные, подземные, хрустальные, жемчужные… — все заснято по межгалактической связи.
Абыков не дыша просмотрел ленту записи в зале исследовательского института, а сейчас Николай везет его на приемную станцию в море.
— Что там будет?..
Николай пожимает плечами:
— Всякое. Однажды на экране блеснули звезды Кремля…
— Телехроника?
— Может, да, а может, нет.
— Что ты хочешь сказать?
— Ничего. Будь я суеверен, сказал бы, что есть вещи, недоступные пониманию.
— Кремлевские звезды?..
— Прием для галактики, от которой свет прилетает к нам за сто семьдесят миллионов лет. Этой галактики даже нет в том месте, откуда идет прием, она отодвинулась к Цефею, может быть, ниже. Мы видим то, чему были современниками динозавры…
— А кремлевские звезды?..
— Меня это поражает не меньше. Поговорим о другом.
Катер упруго резал волну, ветер свистел в ушах: были штиль, и морская гладь, и берег, лиловой полоской уходивший за горизонт. Не было только спокойствия в душе у Абыкова — все перемешано, взорвано.
Надо же было встретиться с другом детства Нико лаем Егориным — теперь он главинж научно-исследовательского института радиоастрономии. «Старик! — тиснул Николай руку. — Ты чего здесь?» — «Отдыхаю…» «В Кобулети, в Батуми?» — «В Кобулети». — «Ну я тебе задам отдыху!..» Потянул в институт, посмотрели ленту приема, лаборатории. «Что скажешь?» — спрашивал Николай. На лице его так и написано: жаль, что ты не физик, — Абыков директор одного из волжских совхозов. Что скажешь? А что сказать?.. Только и можно — спрашивать.
— Как пришла тебе в голову эта мысль?
Николай швырнул папиросу за борт:
— Я бы назвал это законом обратности, — сказал он. — Часто мы ищем открытие в противоположном от него направлении: разгадку происхождения Земли — в космосе, а она у нас под ногами. Гелий, наоборот, искали на Земле, а нашли на Солнце.
— На Солнце… — согласился Абыков.
— Так и с межзвездной связью: шарим по всему космосу, а она, матушка, на Земле!
— А. все-таки?
— Дело в красном смещении, слышал? Свет далеких галактик, проходя гигантские расстояния, «устает» — световые волны растягиваются, отодвигаются к красному концу спектра. То же относится и к радиоволнам, они удлиняются, становятся инфраволнами. Простой антенной их не возьмешь, в крайнем случае схватишь обрывки — то, что в приемниках называется техническим шумом. Чтобы ловить инфраволны, нужны антенны в пятьсот, в тысячу километров длиной. Искуссгвенно их не сделаешь. А естественных антенн сколько угодно: береговая линия, материки, даже планета в целом. Представляешь, что можно приять на такую антенну?.. И принимаем. Даже передаем. — Николай наклонился к уху Абыкова: — Пытаемся вступить в контакт…
Абыков хотел спросить, получается ли что-нибудь, но не посмел.
— Только размеры нашей антенны скромнее, — продолжал Николай. — Побережье от Сочи до Трабзона… Главная трудность — отыскать фокусное расстояние и преобразовать растянутые до бесконечности волны. Расстояние мы нашли, а преобразованием занимается Миша Углов, инициативный, хороший парень…
Прямо по курсу из моря поднималась металлическая игла. Потом всплыло яйцо — сфера, выкрашенная в чисто-белый, как яичная скорлупа, цвет. Яйцо поднималось, росло, будто кто выталкивал его снизу. Моторист не сбавлял обороты, казалось, что катер врежется в яйцо, как торпеда.
— Станция уходит под воду на сорок метров, — ска зал Николай. — Для устойчивости. Машинное отделение, аппаратная — под водой, экранный зал наверху. Обслуживают все два человека: Миша и Арсентий Иванович Рут.
Верхняя часть яйца, увидел Абыков, обнесена барьером из металлической вязи, обрамлявшим круговую площадку — что-то вроде капитанского мостика.
