Сергей Герасимов - Помни о микротанцорах
– Рад, – сказал шеф почти трезвым голосом. – Садись здесь рядом. Хочу тебя видеть, но так, чтобы не вставать. Что стряслось? Налей себе, там есть стакан.
– Нельзя прикрутить? – спросил Гектор.
– А, это… Мне так нравится.
Он щелкнул на кнопке вриска и вода стала течь медленнее.
– Еще не все закончилось, – сказал Гектор.
– Ошибаешься. Все.
– У нас есть анализ.
– Да ради бога.
– Просто по анализу крови можно определить, заражен человек или нет. Это первый шаг.
– Ну, тогда стучите в барабаны. Меня это не касается. Я все равно не дождусь второго шага.
– Проверили семнадцать человек, – сказал Гектор.
– Сколько?
– Весь штат. Кроме вас и уборщицы Уваровой – она исчезла.
– Люди не исчезают без причин.
– Не в том смысле. Мы не нашли ее документов. Она ни с кем не дружила и почти не общалась. Ее все избегали. Поэтому никто не знает, где ее искать.
Возможно, она еще появится.
– Она была редкая стерва, – заметил шеф. – Редчайшая.
– Обыкновенная, – ответил Гектор.
– Сколько из семнадцати больны?
– Никто. Ни один работник не заразился.
– И ты пришел за моей кровью? – спросил шеф. – Сейчас в моих артериях течет не кровь, а чистый спирт.
– Я должен сделать анализ, – ответил Гектор.
– Знаешь, – сказал шеф, – со временем мы черствеем, мы обрастаем связями – для безопасности, для улучшения жизни, мы помещаямся в свои жизненные условия как в кокон, как в броню – моя работа, внешний вид, семья, увлечения, способ говорить и думать, и уже никогда не сможем быть другими. Сегодня утром я проснулся и мне захотелось вырваться из этой оболочки, стать другим, но мой путь в этой жизни так же определен и точен, как прочерченная на бумаге линия. И эта линия скоро оборвется – чернила в ручке кончились. Это бред пьяного старика, можешь не слушать. Ты никогда не хотел прожить другую жизнь? Ты никогда не спрашивал: за что мне дана именно эта?
– Дайте мне вашу руку. Лучше было бы сесть, но сойдет и так.
– Я не дам тебе свою кровь.
– Почему? Вы боитесь? До сих пор все анализы были отрицательны.
– Я не боюсь.
– Тогда в чем дело?
– Это не тот разговор, чтобы вести его на пьяную голову. Иди в дом, там двери не заперты. Я встану, окунусь в бассейн, выпью кофе и приму пару таблеток.
Через час я буду готов. Анализы не нужны. Я все знаю сам.
Он щелкнул кнопкой и водяные потоки снова понеслись с ужасающей быстротой.
– Впервые я встретился с этим паразитом, когда мне было двадцать два или немного меньше, – рассказывал шеф. – Вначале нас было четверо, причем двоих он высосал сразу, а оставшиеся двое просто не понимали, что происходит. Без посторонней помощи мы были обречены.
– И помощь пришла?
– Да. Нашелся человек, который сам вошел в муравейник, который нас подготовил, который дрался лучше всех. Я еще тогда заметил, что он был очень спокоен, слишком спокоен для такой ситуации. Входя в муравейник, он шел на верную смерть. И все же, его это не волновало. Я заметил это краем сознания, отметил и отложил в памяти. И только много лет спустя я понял, в чем там было дело.
– Катя тоже была слишком спокойна, – заметил Гектор, – когда она вернулась оттуда, она разговаривала и смеялась, как будто вернулась с пикника. Я тоже заметил это и тоже не обратил внимания.
– Не надо говорить о ней.
– Хорошо. Что было потом?
– Потом была большая драка, потому что муравейник напоследок выпустил на нас своих боевых особей. Здесь все зависит от времени – боевые экземпляры активируются только в последние часы. Они ужасны, поверь мне. Но если прийти на пару часов раньше, они тебя не тронут. Все это нужно было знать. С нами были две девушки. Одна просто погибла, а вторую модифицировали и превратили в матку, в хранительницу кокона. Потом меня обвинили в их смерти.
– Вам не удалось это объяснить?
– Конечно нет. Меня всегда смешили персонажи разных фантастических книг, увидевшие, например, инопланетян, и сразу же бегущие об этом рассказывать. Об этом нельзя рассказывать, ты просто окажешься в сумасшедшем доме. Но когда меня допрашивали, это было порой хуже, чем сумасшедший дом. И тогда я захотел рассказать правду о том, что случилось. Правду со всеми подробностями. Но у меня не получилось. Как только я собирался рассказать об ЭТОМ, у меня немел язык, без всякой причины я начинал сбиваться, смущаться, путать слова – и ничего не мог сказать толком. И меня осудили.
С тех пор со мною стали происходить разные странные вещи, например, весь наш барак – а мы жили по свински в то время, в бараках, никакой санитарии и медицины поначалу – наш барак был заражен туберкулезом. И я в том числе. Но я выздоровел, сам, безо всяких лекарств. А это было невозможно, физически невозможно, особенно в те времена. Кроме того, во мне проснулось что-то вроде внутреннего голоса, это был не голос на самом деле, а некий, незнакомый мне оттенок моей собственной воли – и он мне многого не позволял. Не позволял риска или явного безрассудства. Раза два он останавливал меня на краю гибели. И еще кое-что: чем дольше я жил, тем сильнее мне хотелось одного: уничтожить своего обидчика, уничтожить врага, уничтожить тот муравейник.
– То есть, нормальная благородная задача.
– Ничего подобного. Во мне поселился… Как это сказать, такого слова нет… какой-то микротанцор. Маленькая посторонняя жизнь, которая пыталась мною руководить и порой выкидывала разные кренделя, значения которых я не понимал. Он танцевал свой собственный танец, вот в чем дело. Когда я пробовал возражать ему, он быстро ставил меня на место. Впрочем, если сказать правду, он меня хранил. Оберегал… Когда я вышел из тюрьмы, многое изменилось.
Во-первых, зеленые пришли к власти. Закрылись всяческие космические, ядерные, военные программы. Стали меньше добывать топлива. Люди умилялись, читая стихи о животных. Величайшим писателем двадцатого века был объявлен Даррел, писавший исключительно о животных. Я вернулся в другой мир, где биологию стали ценить выше, чем математику. И в этом что-то было, поначалу: люди стали спокойнее и чище. Они не говорили о политике, не боролись за всякие права и свободы, как в свое время было модно. Все чувствовали себя свободными.
Все дышали свободой. Никто тогда и не предполагал, как сильно зеленые смогут затянуть гайки.
Первым делом я нашел того человека, который помог мне выжить. Или он нашел меня, это неважно. Если у меня были какие-то сомнения, то теперь они рассеялись.
– Заражение? – спросил Гектор.
– Да. Я был болен. И он был болен. Теперь мы оба служили муравейнику. Но ДРУГОМУ муравейнику. Два муравейника враждовали, боролись за среду обитания, старались уничтожить друг друга. Они посылали друг другу воинов, агентов или диверсантов, называй как хочешь. Одним из них был я.
