Журнал «Если» - «Если», 2003 № 12
Подтянув лестницу обратно к потолку и завязав перекинутый через блок канат аккуратным морским узлом, который сделал бы честь опытному морскому волку, Мэри включила плиту и, пока та разогревалась, накачала полный чайник воды. Это, как всегда, оказалось нелегко: вода еле текла, к тому же она была ржаво-бурой, почти непрозрачной. Колонка то и дело принималась хрипеть и изрыгать застрявшую в трубе грязь, но Мэри знала: если воду как следует прокипятить, она будет приемлемо чистой. Через несколько минут она уже сидела за столом и, потягивая утренний чай, смотрела, как горячий водяной пар поднимается и тает в холодном и сухом воздухе.
Каким бы призрачным ни выглядел этот пар, он свое дело сделал. Добравшись до антресолей, запах влаги разбудил остальных спящих так же верно, как это сделал бы где-нибудь на Земле аромат шкворча-щей на сковороде яичницы с беконом. Очень скоро Мэри услышала, как ее домочадцы сбрасывают одеяла, расстегивают спальные мешки, зевают, покашливают, перешептываются, и вздохнула, прощаясь с последними мгновениями спокойствия и тишины раннего утра. Наступил еще один день.
Она подняла плотные металлические жалюзи на большом окне, и в дом ворвался угрюмый красноватый рассвет.
— О, Господи, какой яркий свет! — донесся сверху чей-то жалобный вздох, и через несколько секунд с антресолей свесился тонкий канат, по которому нерешительно сполз мистер Мортон. Он был одет в длинный черный термокостюм, делавший его необычайно похожим на боязливого паучка.
— Доброе утро, мистер Мортон, — сказала Мэри по-английски, потому что его панкельтский все еще оставлял желать лучшего.
— Доброе утро, мэм, — почтительно ответил мистер Мортон и поморщился, ступив босыми ступнями на засыпанный песком холодный пол. Высоко поднимая ноги, он вприпрыжку добрался до плиты и налил себе чашку чая, с наслаждением вдыхая горячий пар. Повернувшись к большому каменному столу, он уселся и снова поморщился, ударившись коленом о массивную бетонную опору. Размешав в чае солидный кусок масла, Мортон поднес чашку к губам и посмотрел на Мэри сквозь пар. В его глазах сквозило явное замешательство.
— Чем… что вы поручите мне сегодня, мэм?
Мэри еще раз вздохнула, призывая на помощь все свое терпение.
Формально Мортон был ее наемным работником; таковым он сделался с того рокового дня, когда — как и большинство товарищей по несчастью — обнаружил, что его выходное пособие не покрывает и половины стоимости обратного билета на Землю.
— Кажется, вчера ты так и не дочистил Пятый бродильник? — промолвила Мэри.
— Не дочистил, — грустно согласился Мортон.
— Тогда, я думаю, тебе следует закончить дело.
— О’кей, — кивнул он.
Мэри частенько приходилось указывать Мортону, чем ему следует заняться, но его вины в этом не было. Он не был глупым или беспомощным, просто большую часть своей взрослой жизни — и детства тоже — Мортон провел в психиатрических лечебницах. В десятилетнем возрасте он попался на чтении рассказов Эдгара Аллана По и был отнесен к так называемым «эксцентричным типам».
«Психиатричка», как известно, далеко не сахар. Считалось, что даже безнадежно больные должны приносить пользу обществу. Так мистер Мортон сделался настоящим профессионалом в области химического дизайна и промышленного «каменного литья». Именно благодаря этой специализации его приняли на работу в Британскую марсианскую.
На Марс Мортон прибыл с одной-единственной брезентовой сумкой, в которой поместилось все его имущество, и с головой, полной романтических мечтаний о головокружительных приключениях и опасностях.
Однако после того, как Мортон спроектировал и изготовил все необходимые БМК здания, он был уволен по сокращению штатов. Блуждая по Трубам в полном отчаянии, он оказался в «Королеве». Семь часов кряду Мортон просидел за темным каменным столом, поглощая самый дешевый бах[17], и с каждой кружкой его бледное, тонкое лицо становилось все бледнее и бледнее. В конце концов Мэри не выдержала и спросила, собирается он идти домой или нет, и тогда Мортон… разрыдался.
Так он получил работу в «Королеве Марса». Мэри стало жаль Мортона — ведь и сама она была уволена, правда, не по сокращению, а как «чрезмерно этнический тип».
— Да, займись, пожалуйста, Пятым бродильным чаном, — добавила она, немного подумав. — Если закончишь достаточно быстро, то уже после обеда туда можно будет загрузить сусло для светлого эля. Или, может быть, хороший плющенный ячмень для стаута. Как ты думаешь?
При этих ее словах мистер Мортон заметно повеселел.
— А разве у нас есть ячмень? — уточнил он.
— Ячмень будет, если Она пошлет, — сказала Мэри, и мистер Мортон торжественно кивнул. Сам он не принадлежал к Ефесской церкви, но склонялся к мысли, что где-то там, наверху, просто должен быть кто-то, кто отвечал бы на молитвы простых смертных. А Артемида, похоже, всегда прислушивалась к молитвам Мэри.
— Что-нибудь да подвернется, — сказал он, и Мэри кивнула.
Когда день начался по-настоящему, когда все постояльцы, спустившись с антресолей, отправились по Трубам к своим рабочим местам, когда проснулись дочери Мэри и — с улыбкой или хмуро — занялись повседневными делами, когда длинный каменный прилавок был вычищен и отполирован до тусклого блеска, а обогреватель под Первым чаном начал наполнять купол благословенным теплом, Мэри встала за стойку, чтобы нацедить первую за сегодня порцию эля в небольшую жертвенную чашу, стоявшую в небольшом алтаре в стене. Там же находилось скульптурное изображение Доброй Матери, тускло освещенное мигающим светом электролампадки. И как раз в тот момент, когда пахнущий душистым хмелем напиток ударился о сухое дно чаши и буйно запенился (чего-чего, а углекислого газа на Марсе было в избытке), входной шлюз отворился, и в поле зрения Мэри появился ответ на ее молитвы, принявший на сегодня облик Падрейга Мойлана, сгибающегося под тяжестью принесенного на обмен стофунтового мешка морригановского ячменя и двух бочонков масла.
Мэри поблагодарила мистера Мойлана с подобающей искренностью, не забыв сделать соответствующую запись в книге учета кредита — в той ее части, которая относилась к клану Морриганов. Очень скоро мистер Мойлан уже сидел в уютном алькове с кружкой красного солодового мальта и Моной, которая умела слушать его рассказы лучше остальных дочерей Мэри.
Сама Мэри, спрятав заветный мешок с овсом в сундук, принялась не спеша сметать со столов вечную красную пыль. Она слышала, как Мортон в Пятом чане орудует скребком и щеткой и выводит своим мягким лиричным баритоном «Одним волшебным вечерком…».
