Питер Морвуд - Иван-Царевич
Но курятина...
Он опять приподнял ведро, прикрывавшее пищу. Пахнет вкусно. "Не ешь мяса",- предостерегала его пчела. Он все думал, что она о человечине, но ведь это и так понятно, к чему предупреждать? Нет, не просто так положила ему Баба-Яга эту аппетитную ножку. Иван принюхался, и волосы у него дыбом встали. Ничего он не ведал о зельях и ядах, окромя того, коим обмазал оружье свое перед схваткой с Кощеем Бессмертным. Но теперь он знал наверное: курятину положила ему злодейка не чтоб накормить, а чтоб усыпить его.
Так усыпить, чтоб он боле не проснулся.
Глянул он в раскрытую дверь конюшни на избушку: что ж там такое варится ведьмино зелье иль каша в чугунке?
- Проголодалась бабулька,- послышался тихий тягучий голос.
Волчица оперлась передними лапами на окошко. Во тьме сверкали зеленые глаза. Лошади зашевелились, но заржать ни одна не посмела.
- Поспешай, Иван-царевич, коль рассвет хочешь увидать.
- Она что, отравить меня надумала?
- Добро бы только отравить... Так будешь выбираться отсюда иль разговоры станем разговаривать?
Не успела волчица спрыгнуть с окна, а Иван уж выскочил из конюшни.
- Она дозволила мне взять коня. Какого брать-то?.. Он помертвел, услыхав в ночной тиши знакомый звук. Кто-то нож точит. Что ж ему делать-то? Еще минута, и он кинулся бы отсюда прочь в любую сторону, кроме верной.
- Иль подождать, а? Присоветуй что-нибудь,- попросил он с отчаяньем в голосе.
Волчица впилась зубами в рукав его кафтана и прогундосила:
- Дождешься!.. Ступай за мной!
Она привела его на зады конюшни, куда он еще не заглядывал. Вдруг за кучей навоза разглядел он какой-то свет и в испуге выхватил саблю из ножен.
- Ох, не за ту руку схватила! - прорычала волчица, выпустив рукав.Спрячь, покуда не проткнул кого!
Ивану хватило ума убрать саблю в ножны и рассмотреть во тьме то, чего он так напугался.
Жеребенок!..
Огромные глаза, грива и хвост все в колтунах, тонкие ноги во все стороны разъезжаются. Совсем плохонький, но по стати видно: вырастет из него добрый конь.
- Ну, что скажешь?
Иван фыркнул, не подумавши, но тут же осадил себя под укоризненным взглядом жеребенка.
- Ты погоди, сгоряча не решай,- молвила волчица.- Слыхал небось, что в народе говорят: гнездо сокола не всегда чисто, а из червей бабочки выводятся.
- А седло? - без лишних возражений спросил Иван.
- Тебе ль меня про седло спрашивать? Кто из нас три ночи на конюшне спал?
Ругая себя дураком, притащил Иван то самое седло, которое в первый день на каурую кобылку возложил. К нему Баба-Яга уже приладила новые стремена взамен им перерезанных. А к седлу принес он подходящую сбрую. Жеребенок был еще невыезженный, но послушно позволил оседлать себя. Едва же достал царевич из-за пояса нагайку, тот прижал уши и оскалился. Хоть и было темно, успел Иван разглядеть, что зубы у него обыкновенные, а не клыки, как у прочих лошадей-людоедов. Он похлопал жеребчика по шее, как Бурку пропащего, и тихо сказал:
- Плетка не про тебя, а про хозяйку твою.
- Ты что ж, теперь стегать ее намылился аль погодишь маленько? - теряя терпение, спросила волчица.- Еще миг промешкаешь - пойдешь ей на ужин, попомни мои слова. Но уж я этого дожидать не стану. Я тебе сгодилась, а как ты моею помощью распорядишься - дело твое.
Спустя миг Иван остался наедине с жеребенком. Посмотрели они друг на друга, прислушались к ножовому лязгу да бульканью варева, доносящимся из избушки на курьих ножках.
- А ведь права волчица,- сказал Иван нетвердым голосом.
Не ведал он, говорящий ли жеребенок, да и не думал об этом. Главная забота его теперь - уносить поскорей ноги куда угодно, лишь бы от Бабы-Яги подалее. Вскочил он в седло и тронул поводья.
И ощутил под собой ураган в обличье лошадином. Едва успел пригнуться в седле, как жеребчик быстрее звенящей стрелы пролетел поляну, не сбавив ходу, перескочил забор из человечьих костей и понесся лесною тропкой к Огненной реке.
Хорловская армия была на марше, и вел ее царь Александр. Наконец-то враг опознан, правда, лишь самому царю да его первому министру имя ведомо. И не князь это Киевский, не князья Новгородские, а сам Кощей Бессмертный.
Стрельцин принес сию весть уж не бегом. Напротив, тащился, как смертник, на лобное место бредущий. Царь Александр недоумевал, покуда главный управитель не представил ему объяснений, и, к вящему ужасу Дмитрия Васильевича, известие нимало не обескуражило царя.
- Что с того, что Кощей? Бивали этого Кощея прежде, и тем же оружием. Войском...- он указал на ряды ратников, опиравшихся на высокие щиты,- да волшебством.- При этом он хлопнул по плечу Дмитрия Васильевича.
Тому почудилось, будто нанес ему первый пробный удар палач. Залопотал Стрельцин что-то невнятное, все тщился объяснить, кто таков Кощей Бессмертный, но царь либо не мог, либо не хотел понять, на кого войной идет.
Сглотнул Стрельцин горькую слюну и поежился в тяжелых доспехах, надетых по настоянью повелителя. Он-то мечтал умереть в своей постели, как подобает министру, а оно вон как повернулось. Выпал случай отличиться, будь он неладен!.. Но вдруг мудрая мысль его осенила, и он чуть скривил губы, усмехаясь. Ведь, чтоб осадить Кощееву крепость, надобно прежде найти ее, а ежели они заплутают...
Погрузившись в раздумья, он не сразу приметил трех птиц, что опустились на землю прямо перед царским конем. Сверкнула молния - и вот уже три князя-чародея кланяются тестю, предлагают помощь и сопровождение. Увидел их Дмитрий Васильевич и с лица спал, ибо смерть, для министра необычная, вновь перед ним замаячила.
В тот самый миг, когда Иван-царевич на украденном жеребенке подъехал к границам владений Бабы-Яги, ее избушка переступила на курьих своих ножках раз, другой, третий, да так резво, что котел с кипящей водою свалился с припечка и обварил ноги хозяйке. Враз поняла Баба-Яга, что стряслось, а кабы и не поняла, удаляющийся стук копыт навел бы ее на такую мысль непременно. С гортанным криком - на треть от боли, на две от злобы да аппетиту испорченного заметалась она по избушке, как только позволили ей обваренные, в кои-то веки чистые ноги.
Хоть и владела Баба-Яга табуном, вскормленным человечьей плотью, но сама верховой ездой не увлекалась. Лошади пугали ее, тем более - лошади-людоеды. К тому же ни одна кобыла на свете - будь она в здравом уме - Бабу-Ягу не свезет. Потому оседлала она железную ступу и так стала нахлестывать ее пестиком, что звон поднялся, будто от адской колокольни. Задрожала ступа, завертелась на месте и поскакала по избе не хуже резвого коня. А Баба-Яга пестом все пуще погоняет, помелом след заметает.
Близ Огненной реки попридержал Иван жеребенка. Он до сих пор не мог опомниться после бешеной скачки. Кто бы мог ожидать этакой резвости от паршивого малолетка? За минуту покрывал он столько верст, сколько Бурке и за час не одолеть. Но, хоть в ушах гудело от посвиста ветра, все ж не настолько он оглох, чтоб не расслышать за собой шума погони. Кто его нагоняет - он не знал, однако догадался, что погоня эта не сулит ничего доброго ни ему, ни жеребчику.
