Геннадий Прашкевич - Шкатулка рыцаря (сборник)
«Где Зиг?»
Святой и Кум продолжили торг.
«Мало тебе Антона?»
«Антон своё получил».
Дым медленно расплывался.
«Я любого остановлю, – прихвастнул Кум. – Когда-то тебе открыл дорогу, убрал Антона. Теперь и эту уберу».
Дым рассеялся. Евелина лежала, уткнувшись головой в пень. Теперь комары ее точно насухо высосут, подумал я. Ничего на свете мне не надо. Не за час, но высосут. Значит, на очереди я, как самый ближний. Карабин у бедра, узенькое личико Кума улыбалось. «Наживку привел… – ворчал. – Заику уговорил пойти… Я его так пугнул, что не знаю, добежит ли до деревни… А девка подождет. Я ей всего-то ногу тронул, отлежится в бараке. Там еще один. И ему дырку сделаю».
«А на Фриду выведешь?»
Кажется, договоренность была достигнута.
Кум осторожно спустился по качающейся гнилой лесенке.
Ноги короткие, ступня огромная. Сколько ему? За восемьдесят?
С последней ступеньки спрыгнул как молодой. Устойчиво ступал по сухой земле. Будущая встреча с Большой лиственницей заметно грела душу Куму. Я невольно заметался между пыльным столом и сейфом. Если он решил не пускать меня к волшебному дереву, значит, не пустит. Пристрелит под кустом, как предупреждал бесхитростный Евсеич. Или в пыльном бараке. Даже просто отстрелит ногу, чего хорошего? Я вдруг увидел еще одну дверь – в задней стене. Вела, наверное, во внутреннее отделение. Крест-накрест перетягивали ее мощные лиственничные горбыли. Гей-та гоп-та гундаала. Сейчас Кум поднимется по крылечку, откинет засов, и пыльный воздух барака заволочет кислым дымом.
Но Кум присел на ступеньку и закурил.
Никуда он не торопился. Это зеки на лагпункте (так я понял его бормотание) всегда торопились. Предложи им двойной паек, сразу шевелятся. Как рыбы, когда бросаешь в заводь подкормку. Социально близкими легко управлять такой вот несложной системой пайков и премий. Предложи коровьего масла, они горы свернут. Это вейсманистам-морганистам ничто не шло впрок. Настоящие враги народа. Лютые. Всё у них отбери, зубы выбей, глаза кровью залей, они и в карцере мечтать будут. Осознанность у них другая, умно заметил Кум и потер высокий лоб. Социально близкие без лишней прибавки к пайку ни одного лишнего замаха не сделают, а эти как полудохлые пчелы: и меда нет, и голова в коросте, а они жужжат, думают над какими-то своими проектами. Их не заставляют, а они думают. Так им интересно, что забывают о пайке. Когда у Офицера закончился первый срок, напомнил Кум, он слезно просил не выгонять его из лагеря. «Права не имею», – отрезал майор Заур-Дагир. «А кто доведет до конца работу с лесными?» – «У нас незаменимых нет, – резал майор. – Твои же собачники доведут. Или привезем профессора из Ленинграда. Он моложе».
Выгнали вейсманиста-морганиста. «Мне же пришлось везти его в город, – жаловался Кум, пуская колечки вонючего дыма. – Я еще в лодке начал отбивать ему почки. Думал, зачем ему возвращаться здоровым? Раздавлю под сапогом…»
«Я тоже, когда совхоз разорял…»
Я изумленно прильнул к пыльному окошечку.
Перед Евелиной на корточках сидел Евсеич. Собственной персоной.
Отстегнулся, надо же! И не испугался, пришел. «Я тоже, когда совхоз разорял…» Говорил убежденно. Глядел на Кума, но говорил в глаза Святому. «К дереву вместе пойдем. Через кровь – даже троим можно. Я слышал такое. Вернусь, сделаю состояние и все людям раздам».
«Да кто у тебя возьмет?» – презрительно усмехнулся Кум.
Евсеича его тон не смутил. Добыл из желтого портфеля бинт.
«Тут и бинтовать-то нечего! – услышал я его восхищенный голос. – Вон какая ножка!»
«А вы к ночи вернетесь?» – хрипло и испуганно спросила Евелина.
«А то! Нам посмертная слава не нужна».
Не знаю, что Евсеич имел в виду, но Святой тоже кивнул:
«Человек по сути своей – существо магическое».
«Аха», – слабо согласилась Евелина.
«Начни со страданий…»
«А вот это зря… – быстро возразил Евсеич. – Начнешь со страданий, ими и кончишь. Я, когда совхоз разорял…»
На крылечке раздались тяжелые шаги Кума.
Гей-та гоп-та. Напевая, пришептывая, передернул затвор.
Ледяным сквознячком потянуло по ногам. Я оглянулся. Тяжелая, перекрещенная лиственничными горбылями дверь, ведущая во второе отделение барака, медленно, без скрипа отошла от косяка. Мне было все равно, как это получилось. Наверное, кто-то продумал такой ход, тоже надеялся на чудо. Не раздумывая, метнулся в темное пространство между двумя рядами прогнивших лагерных нар. Задыхаясь, выскочил с задней стороны барака, прыгнул с разрушенного крылечка, нырнул в густой ельник, царапая лицо сухими иглами. Задохнулся. Упал. Бледный кустик костяники возник перед глазами, на нем ягодки ссохлись, потеряли цвет. Настоящие троцкистские ягодки.
«А теперь вставай! – крикнул Кум, возникая рядом. – ЧК всегда начеку».
Пуля срезала надо мной ветку. Пришлось встать.
33Зеленоватая мгла, как на дне мутного озера. Под глухими вечными елями, завешенными лишайниками, небо совсем пропало. Лиловые галифе Кума в густом воздухе шевелились как плавники. Выгнав меня на тропу, он почувствовал сладкое успокоение, будто снова, как в прежние времена, вел подконвойных на общие работы. Даже кровь в нем побежала быстрее. Из коротких фраз, которыми Кум обменивался со Святым и Евсеичем, до меня дошло, что та беглая да… она все-таки родила… Лютые вейсманисты-морганисты знали о появившемся ребенке, и майор Заур-Дагир знал, но контроль над лесной они утратили напрочь, подманить не могли даже на штаны Кума. «Идеалисты считают, что дух существовал прежде природы, а природа – продукт этого духа, – так сказал майор вейсманистам-морганистам. И приказал: – Ловите и продолжайте».
Но лесную Кум увидел только через двадцать лет.
Не ту уже, конечно, к которой входил. Та давно куда-то откочевала, или медведь ее заломал. Теперь сидела на бережку темной протоки лесная девка, шерсть по голым плечам, кудельки на большой голове, по торчащим грудям, глаза стреляющие. Совала ногу в ручей, смотрела, как стекает с волос вода. Кума нисколько не испугалась. Видела, что ступня у него как у лося. Значит, свой. «Все организмы находятся в кровном родстве и произошли один из другого непрерывным процессом исторического развития, – намекнул Кум и прихвастнул: – Все лесные девки в тайге от меня, это точно».
– И эта от тебя родила?
– А то!
Все окончательно смешалось.
Оказывается, от той первой (к которой входил в барак) у Кума родилась дочка.
