Шелли Мэрри - Франкенштейн, или Современный Прометей. Последний человек.
Лошадей нельзя было достать, и мне пришлось возвращаться по озеру, но дул встречный ветер и потоками лил дождь. Однако утро еще едва брезжило, и к ночи я мог надеяться доехать. Я нанял гребцов и сам взялся за весла, ибо физическая работа всегда облегчала мои душевные муки. Но сейчас избыток горя и крайнее волнение делали меня не способным ни на какое усилие. Я отбросил весло; обхватив голову руками, я дал волю мрачным мыслям, теснившимся в голове. Стоило мне оглядеться вокруг, и я видел картины, знакомые 134 Франкенштейн, или Современный Прометей мне в более счастливое время; всего лишь накануне я любовался ими в обществе той, что стала теперь только тенью и воспоминанием. Слезы лились из моих глаз. Дождь на некоторое время прекратился, и я увидел рыб, которые резвились в воде, как и прежде, когда на них глядела Элизабет. Ничто не вызывает у нас столь мучительных страданий, как резкая и внезапная перемена.
Сияло ли солнце или сгущались тучи, они уже не могли предстать мне в том же свете, что накануне. Дьявол отнял у меня всякую надежду на будущее счастье; никогда еще не было создания несчастнее меня; ни один человек не переживал ничего столь же страшного.
Но зачем так подробно останавливаться на событиях, усугубивших последнее мое несчастье? Повесть моя и так полна ужасов. Я достиг их предела, и то, что я расскажу теперь, может только наскучить вам. Знайте, что мои близкие были вырваны из жизни один за другим. Я остался одиноким. Но силы мои истощены, и я могу лишь вкратце досказать конец этой страшной повести.
Я прибыл в Женеву, застав отца и Эрнеста в живых, но первый вскоре поник под тяжестью вестей, которые я принес. Вижу его как сейчас, доброго и почтенного старика! Невидящий взгляд его глаз блуждал в пространстве, ибо он потерял свою лучшую радость - свою Элизабет378, значившую для него больше, чем дочь, любимую им безгранично, всей любовью, на какую способен человек на склоне лет, когда он лишился почти всех привязанностей и тем крепче цепляется за те, что у него остались. Пусть будет проклят и еще раз проклят дьявол, обрушивший несчастье на его седую голову, обрекший его на медленное, тоскливое умирание! Он не мог жить после всех ужасов, которые нас постигли; жизненные силы неожиданно иссякли в нем, он уже не вставал с постели и379 через несколько дней умер на моих руках.
Что сталось тогда со мною? Не знаю; я потерял чувство реальности и ощущал лишь давящую тяжесть и тьму. Иногда, правда, мне грезилось, будто я брожу по цветущим лугам и живописным долинам с друзьями моей юности.
Но, пробуждаясь, я обнаруживал, что нахожусь в какой-то темнице. За этим следовали приступы тоски, но постепенно я яснее осознал свое горе и свое положение, и тогда меня выпустили на свободу. Оказывается, меня сочли сумасшедшим, и, насколько я мог понять, в течение долгих месяцев моим обиталищем была одиночная палата.
Однако свобода была бы для меня бесполезным даром, если бы во мне, по мере того как возвращался рассудок, не заговорило и чувство мести. Когда ко мне вернулась память о прошлых несчастьях, я начал размышлять об их причине - о чудовище, которое создал, о гнусном демоне, которого выпустил на свет на свою же погибель. Безумная ярость овладевала мною, когда я думал о нем; я желал и пылко молил, чтобы он очутился в моих руках и я мог обрушить на его проклятую голову великую и справедливую месть.
Глава двадцать третья
135
Моя ненависть не могла долгое время ограничиваться бесплодными желаниями; я начал думать о наилучших способах их осуществления. С этой целью, примерно через месяц после выхода из больницы, я обратился к городскому судье по уголовным делам и заявил ему, что намерен предъявить обвинение, что мне известен убийца моих близких и что я требую от него употребить всю его власть для поимки этого убийцы.
Судья выслушал меня со вниманием и доброжелательностью.
"Будьте уверены, сэр, - сказал он, - я не пожалею сил и трудов, чтобы схватить преступника".
"Благодарю вас, - ответил я. - Выслушайте же показания, которые я намерен дать. Это действительно такая странная история, что, боюсь, вы не поверите мне; однако в истине, как бы удивительна она ни была, есть нечто, что заставляет верить. Мой рассказ будет слишком связным, чтобы вы приняли его за плод воображения, и у меня нет никаких побуждений для лжи".
Я сказал все это выразительно, но спокойно; в глубине души я принял решение преследовать своего губителя до самой его смерти. Эта цель, которую я поставил перед собой, облегчала мои страдания и на некоторое время примирила меня с жизнью. Теперь я изложил свою историю кратко, но твердо и ясно, называя точные даты и удерживаясь от проклятий или жалоб.
Вначале судья, казалось, отнесся к рассказу с полным недоверием, но постепенно стал проявлять все больше внимания и интереса. Я заметил, что он вздрагивает от ужаса, а иногда его лицо выражало живейшее удивление с примесью сомнения.
Закончив свою повесть, я сказал: "Вот существо, которое я обвиняю; и я призываю вас употребить всю свою власть, чтобы схватить и покарать его. Это ваш долг судьи, и я верю и надеюсь, что и человеческие чувства в данном случае не дадут вам уклониться от исполнения ваших обязанностей".
Это обращение вызвало заметную перемену в лице моего собеседника. Он слушал меня с той полуверой, с какой выслушивают рассказы о таинственных и сверхъестественных явлениях. Но когда я призвал его действовать официально, к нему вернулось все его прежнее недоверие. Однако он мягко ответил:
"Я бы охотно оказал вам любую помощь в преследовании преступника, но создание, о котором вы говорите, по-видимому, обладает силой, способной свести на нет все мои старания. Кто сможет преследовать животное, способное пересечь ледяное море и жить в пещерах и берлогах, куда не осмелится проникнуть ни один человек?380 Кроме того, со дня совершения преступлений прошло несколько месяцев и трудно угадать, куда оно направилось и где сейчас может обитать".
"Я не сомневаюсь, что чудовище кружит где-то поблизости, а если оно в самом деле нашло убежище в Альпах, то можно устроить на него охоту, как на 136 Франкенштейн, или Современный Прометей серну, и уничтожить, как дикого зверя. Но я угадываю ваши мысли: вы не верите моему рассказу и не намерены преследовать врага и покарать его по заслугам".
При этом мои глаза сверкнули яростью; судья был смущен.
"Вы ошибаетесь, - сказал он, - я напрягу все усилия, и будьте уверены, что убийцу ждет достойная кара. Но я опасаюсь, судя по вашему собственному описанию, что это будет практически невыполнимо, - таким образом, несмотря на все меры, вас может постигнуть разочарование".
"Этого не может быть, но убеждать вас бесполезно. Моя месть ничего для вас не значит. Согласен, что это дурное чувство, но сознаюсь, что оно - всепожирающая и единственная страсть моей души. Ярость моя невыразима, когда я думаю, что убийца, которого я создал, все еще жив. Вы отказываетесь удовлетворить мое справедливое требование: мне остается лишь одно средство, и я посвящаю себя, свою жизнь и смерть делу уничтожения чудовища".
