Шелли Мэрри - Франкенштейн, или Современный Прометей. Последний человек.
"Этого не может быть, но убеждать вас бесполезно. Моя месть ничего для вас не значит. Согласен, что это дурное чувство, но сознаюсь, что оно - всепожирающая и единственная страсть моей души. Ярость моя невыразима, когда я думаю, что убийца, которого я создал, все еще жив. Вы отказываетесь удовлетворить мое справедливое требование: мне остается лишь одно средство, и я посвящаю себя, свою жизнь и смерть делу уничтожения чудовища".
Произнося эти слова, я весь дрожал; в моих речах сквозило безумие и, вероятно, нечто от надменной суровости, которой отличались, как говорят, мученики былых времен. Но на взгляд женевского судьи, чья голова была занята совсем иными мыслями, чем идеи жертвенности и героизма, такое возбуждение очень походило на сумасшествие. Он постарался успокоить меня, словно няня - ребенка, и отнесся к моему повествованию как к бреду.
"О люди, - вскричал я, - сколь вы невежественны, а еще кичитесь своей мудростью! Довольно! Вы сами не знаете, что говорите".
Я выбежал из его дома раздраженный и взволнованный и удалился, чтобы измыслить иные способы действия.
Глава двадцать четвертая381
Я был в том состоянии, в котором разумно мыслить невозможно. Я был одержим яростью. Но жажда мести придала мне силу и спокойствие, она заставила меня овладеть собой и помогла быть расчетливым и хладнокровным в такие минуты, когда мне грозило безумие или смерть.
Первым моим решением было навсегда покинуть Женеву; родина, дорогая для меня, когда я был счастлив и любим, теперь стала мне ненавистна. Я запасся деньгами, захватил также некоторое количество драгоценностей, принадлежавших моей матери, и уехал.
С тех пор начались странствия, которые окончатся лишь вместе с моей жизнью. Я объехал большую часть планеты и испытал все лишения, обычно достающиеся на долю пугешесгвенников в пустынных и диких краях. Не знаю, как я выжил; не раз я ложился, изможденный, на землю и молил Бога о смерти. Но жажда мести поддерживала во мне жизнь: я не смел умереть и оставить в живых своего врага.
Глава двадцать четвертая
137
После отъезда из Женевы первой моей заботой было отыскать след ненавистного демона. Но у меня еще не было определенного плана, и я долго бродил в окрестностях города, не зная, в какую сторону направиться. Когда стемнело, я оказался у ворот кладбища, где были похоронены Уильям, Элизабет и отец.
Я вошел туда и приблизился к их могилам. Все вокруг было тихо, и только шелестела листва, чуть колеблемая ветерком; ночь стояла темная, и даже для постороннего зрителя здесь было что-то волнующее. Казалось, призраки умерших витают вокруг, бросая невидимую, но ощутимую тень на того, кто пришел их оплакивать.
Глубокое горе, которое я сперва ощутил, быстро сменилось яростью. Они были мертвы, а я жил; жил и их убийца, и я должен влачить постылую жизнь ради того, чтобы его уничтожить. Я преклонил колена в траве, поцеловал землю и произнес дрожащими губами: "Клянусь священной землей, на которой стою, тенями, витающими вокруг меня, моим глубоким и неутешным горем; клянусь тобою, Ночь382, и силами, которые тобой правят, что буду преследовать дьявола, виновника всех несчастий, пока либо он, либо я не погибнем в смертельной схватке. Ради этого я остаюсь жить, ради этой сладкой мести я буду еще видеть солнце и ступать по зеленой траве, которые иначе навсегда исчезли бы для меня. Души мертвых! И вы, духи мести! Помогите мне и направьте меня.
Пусть проклятое адское чудовище выпьет до дна чашу страданий, пусть узнает отчаяние, какое испытываю я".
Я начал это заклинание торжественно и тихо, чувствуя, что души дорогих покойников слышат и одобряют меня, но под конец мной завладели фурии мщения и мой голос пресекся от ярости.
В ответ из ночной тишины раздался громкий, дьявольский хохот. Он долго звучал в моих ушах, горное эхо повторяло его, и казалось, весь ад преследует меня насмешками. В эту минуту, в приступе отчаяния, я положил бы конец своей несчастной жизни, если бы не мой обет; он был услышан, и мне суждено было жить, чтобы мстить. Смех затих, и знакомый ненавистный голос явственно произнес где-то над самым моим ухом: "Я доволен; ты решил жить, несчастный! И я доволен".
Я бросился туда, откуда раздался голос, но демон ускользнул от меня.
Показалась полная луна и осветила уродливую, зловещую фигуру, убегавшую со скоростью, недоступной простому смертному.
Я погнался за ним и преследовал много месяцев. Напав на его след, я спустился по Рейну, но напрасно. Показалось синее Средиземное море; случайно мне удалось увидеть, как демон прятался ночью в трюме корабля, уходившего к берегам Черного моря. Я сел на тот же корабль, но ему какими-то неведомыми путями опять удалось исчезнуть.
Я прошел по его следу через бескрайние равнины России и Азии, хотя он все ускользал от меня. Бывало, что крестьяне, напуганные видом страшилища, 138 Франкенштейн, или Современный Прометей говорили мне, куда он шел; бывало, что и он сам, боясь, чтобы я не умер от отчаяния, если совсем потеряю его след, оставлял какую-нибудь отметину, служившую мне указанием.
Падал снег, и я видел на белой равнине отпечатки его огромных ног. Вам, только еще вступающему в жизнь и не знакомому с тяготами и страданиями, не понять, что я пережил и переживаю поныне. Холод, голод и усталость были лишь малой частью того, что мне пришлось вынести. На мне лежало проклятие, и я носил в себе вечный ад;383 однако был у меня и некий хранительный дух, направлявший мои шаги; когда я более всего роптал, он вызволял меня из трудностей, казавшихся неодолимыми. Случалось, что тело, истощенное голодом, отказывалось мне служить, и тогда я находил в пустыне трапезу, подкреплявшую мои силы. То была грубая пища, какую ели местные жители, но я уверен, что ее предлагали мне духи, которых я призывал на помощь. Часто, когда все вокруг сохло, небо было безоблачно и я томился от жажды, набегало легкое облачко, роняло на меня освежающие капли и исчезало.
Там, где было возможно, я шел по берегу рек, но демон держался вдали от этих путей, ибо они были наиболее населенными. В других местах люди почти не встречались, и я питался мясом попадавшихся мне зверей. Я имел при себе деньги и, раздавая их поселянам, заручался их помощью или приносил убитую мною дичь и, взяв себе лишь небольшую часть, оставлял ее тем, кто давал мне огонь и все нужное для приготовления пищи.
Эта жизнь была мне ненавистна, и я вкушал радость только во сне.
Благословенный сон! Часто, когда я бывал особенно несчастен, я засыпал, и сновидения приносили мне блаженство. Эти часы счастья были даром охранявших меня духов, чтобы мне хватило сил на мое паломничество. Если бы не эти передышки, я не смог бы вынести всех лишений. В течение дня надежда на ночной отдых поддерживала мои силы; во сне я видел друзей, жену и любимую родину; я вновь глядел в доброе лицо отца, слышал серебристый голос Элизабет, видел Клерваля в расцвете юности и сил. Часто, измученный трудным переходом, я убеждал себя, что мой день - это сон, а пробуждение наступит ночью в объятиях моих близких. Какую мучительную нежность я чувствовал к ним! Как я цеплялся за их милые руки, когда они являлись мне иной раз даже и наяву; как убеждал себя, что они еще живы! В эти минуты утихала горевшая во мне жажда мести, и преследование демона представлялось скорее велением Небес, действием какой-то силы384, которой я бессознательно подчинялся, чем собственным моим желанием.
