Фриц Лейбер - Ночь волка
У него резко закружилась голова.
Он, Гартман и Фай находились на расстоянии 50 этажей над крышей Всемирного центра управления.
Карсбери невольно попытался за что-то ухватиться, но тут же понял, что они не падают. Теперь его глаза стали улавливать очертания стен, потолка и пола, а под ними — призрачный абрис шахты.
Фай кивнул.
— Вот как раз об этом и речь, — мимоходом заверил он Карсбери. — Просто еще одна из этих очаровательных модерновых штучек, которые ты так настойчиво запрещал в своей законодательной деятельности: разного рода неполные лестницы, дороги в никуда, прелестные тропинки в садах, заканчивающиеся обрывом, а не ступеньками. Строительный комитет решил удлинить лифтную шахту с целью осмотра достопримечательностей. Шахту сделали прозрачной, чтобы не портить первоначальный архитектурный облик здания. Это удалось настолько хорошо, что пришлось установить электронную систему сигнализации, чтобы обезопасить конструкцию от пролетающих самолетов. Понятно, что и стенки кабины пришлось сделать прозрачными.
Он замолчал и насмешливо посмотрел на Карсбери.
— Все очень просто, — заметил он потом. — Тебе это ничего не напоминает? Десять лет ты провел в этом здании под нами. Каждый день ты пользовался этим лифтом. Но тебе даже в голову не приходило, что можно подняться еще на 50 этажей. Ты не думаешь, что что-нибудь похожее могло происходить и в других сферах нынешней общественной жизни?
Карсбери тупо смотрел на него. Фай повернулся. Он наблюдал за увеличивающейся точечкой приближающегося летательного аппарата.
— Смотри, — обратился он к Карсбери. — Он перевезет тебя в более счастливую и спокойную жизнь.
— Но… — неуверенно сказал он. — Но…
Фай улыбнулся.
— Я не закончил. Сейчас я тебе все объясню. Ты мог бы и дальше, всю оставшуюся жизнь быть Всемирным управляющим. Все так же замкнувшись в своем кабинете, ограничившись бесчисленными официальными документами и дружескими беседами со мной и моими коллегами. Пришлось бы, правда, отказаться от Института политического руководства и от твоего Десятилетнего плана, которые негативно влияют на ход дел. Конечно, поначалу мы были так же заинтересованы в них, как и в том, чтобы ты стал руководителем. У твоего плана были огромные возможности. Мы надеялись, что он оправдает себя. Тогда мы бы смогли с радостью уйти в отставку, но, к счастью, он провалился. Таким образом, эксперимент закончен.
Фай заметил, что Карсбери взглянул на часы.
— Нет, — сказал он, — боюсь, твои ученики не ждут тебя в конференцзале на сотом этаже. Боюсь, они все еще в институте, — в его голосе появились нотки сочувствия, — и боюсь, это уже институт… ну… немного другого типа.
Карсбери стоял молча, слегка покачиваясь. Постепенно его мысли и сила начали возвращаться к нему после всего этого кошмара наяву, который полностью его парализовал. «Хитрость сумасшедшего» — а ведь он пренебрег этим предостережением. Именно в момент победы.
Нет! Он забыл о Гартмане! Это была именно та критическая ситуация, для которой его и готовили. Он косо взглянул на начальника тайной полиции. Черный великан, ничуть не обеспокоенный их воздушной эскападой, пристально смотрел на Фая, будто на какого-то злого волшебника, от которого можно ожидать наихудшего.
Гартман поймал на себе взгляд Карсбери и прочитал его мысли.
Он вынул темное оружие из кобуры и недрогнувшей рукой направил его на Фая. Он презрительно скривил губы и издал какой-то шипящий звук. Потом громко крикнул:
— Тебе конец, Фай! Я разнесу тебя на молекулы!
Фай подскочил к Гартману и выхватил оружие из его рук.
— Вот и в этом отношении ты недооценил современный человеческий характер, — заметил он Карсбери с нравоучительной ноткой в голосе. — Каждый из нас в определенных ситуациях выглядит немного непрактично. Такова человеческая природа. Природа Гартмана — его подозрительность. Он проявлял непрактичность, если дело касалось заговоров и преследований. Ты дал ему самую худшую работу, которая только укрепляла и подпитывала этот его недостаток. Вскоре он стал совершенно непрактичным. Поэтому за столь долгое время он так и не понял, что в руках у него макет пистолета.
Но дай ему подходящую работу, и он будет действовать достаточно успешно. Например, если поручить ему создать что-то или исследовать. Это искусство — найти человеку подходящую работу. Поэтому именно Моргенштейн работает в Отделе финансов. Он следит, чтобы колебания кредитной системы происходили ритмично. Поэтому, чтобы процветал Отдел внеземных исследований, им руководит лицо, постоянно охваченное эйфорией. Поэтому кататоник управляет Департаментом культуры — чтобы не позволять ему чрезмерно зарываться.
Он отвернулся. Карсбери тупо следил, как летательный аппарат завис над кабиной лифта и медленно приближается к нему.
— В таком случае почему?.. — начал он.
— Почему тебя избрали руководителем? — быстро закончил Фай. — Неужели тебе не ясно? Неужели я не говорил тебе, что ты сделал много полезного? Ты заинтересовал нас. Фактически, ты — уникальная личность. И как ты знаешь, это наш принцип: позволить каждому индивиду выразить себя, как он хочет. В твоем случае это правило позволило тебе стать руководителем. Если все учесть, правило хорошо сработало. Все прекрасно жили, было внедрено немало хороших законов, мы многое узнали, хотя и не получили всего, на что надеялись (но такого и не бывает). К сожалению, мы вынуждены были прекратить этот эксперимент.
Летательный аппарат коснулся кабины лифта.
— Конечно, ты понимаешь, почему это было необходимо, — продолжал Фай, подталкивая Карсбери к открытой двери. — Я уверен, что ты поймешь. Все это касается вопроса о здравомыслии. Что такое здравомыслие — сейчас? В XX веке? В любое время? Это строгое соблюдение нормы. Соответствие принципам, которые лежат в основе человеческого поведения. Но в наш век именно отклонение от нормы стало нормой. Неспособность приспособляться к правилам стала стандартом приспособляемости. Это совершенно ясно, не правда ли? И это позволит тебе понять твой собственный случай. На протяжении многих лет ты упорно продолжал соблюдать нормы и подчиняться определенным принципам. Ты был совершенно неспособен адаптироваться в окружающем тебя обществе. Ты мог только притворяться. А твои протеже даже на это оказались неспособны. Несмотря на все твои привлекательные черты характера, у нас осталась только единственная возможность в отношении тебя.
В дверях Карсбери повернулся. К нему наконец-то вернулся дар речи.
— Ты хочешь сказать, что все эти годы вы просто потакали мне? — спросил он хрипло и резко.
