Джек Вэнс - Исс и Старая Земля
— Вот-вот, я и говорю. Вам трудно понять, что именно каждая возможная мутация цвета, света, текстуры, формы, звука и всего остального и есть новое. Единственный источник нового — это сама постоянно обновляющаяся, постоянно возрождающаяся человеческая мысль! И только она объединяет людей.
— Вы говорите о понятии «разговор»? — удивилась Уэйнесс.
— Что ж, употребленное вами слово вполне годится.
— По крайней мере, это недорого.
— Вот именно! И посему разговор есть самая равноправная дисциплина среди всех креативных дисциплин!
— Я счастлива, что вы, наконец, объяснили мне это. Так мы идем к Лене, правда?
— Правда. Капустные шарики прелестны, а за ними мы и поговорим о ваших проблемах, хотя не знаю, подоспеет ли к тому моменту столь необходимая для вас информация. А почему вы на меня так смотрите?
— Как смотрю?
— Когда я был маленьким, моя бабушка однажды обнаружила, что я надеваю на нашего старого толстого пуделя ее лучший кружевной чепец. Я не могу описать выражения ее лица — некое беспомощное фаталистическое удивление и бессилие перед тем, что еще может прийти мне в голову. А почему же вы смотрите на меня приблизительно так же?
— Возможно, я объясню вам это несколько позже.
— Ба! — Левон натянул шляпу на лицо. — Не понимаю ваших загадок. Деньги-то при вас?
— Которые мне нужны — да.
— Отлично. Теперь уже близко, через Воронью Арку и немного вверх.
Они пошли дальше, Левон, шагая крупно, Уэйнесс почти вприпрыжку. Они прошли квартал купцов пряностями, миновали низкую каменную арку и поднялись наверх по каким-то кривым улочкам, по обеим сторонам которых над ними нависали вторые этажи домов, почти закрывая небо. Улицы становились все извилистей и все уже, и, наконец, вывели их на крошечную площадь.
— Вот и бистро у Лены, а там за углом «Мопо», за ним, чуть вверх по Пядогорской аллее — «Ним». Итак, перед вами то, что продромами названо «Созидательным узлом Сферы Гаеан».
— Но площадь что-то подозрительно мала.
Левон посмотрел на нее с укоризной.
— Порой мне кажется, что вы просто смеетесь надо мной!
— Сегодня я могу смеяться над чем угодно, и если вы сочтете это истерикой, то будете не так далеки от истины. И знаете почему? Всего лишь потому, что сегодня днем у мне выпало ужасное переживание.
Левон задумчиво свел черные брови.
— Вы переплатили по ошибке полсола?
— Хуже, и как только я вспомню об этом, меня начинает трясти.
— Еще хуже. Но давайте зайдем, а то народ все прибывает. Вы все расскажете мне за кружкой пива, хорошо?
Левон толкнул высокую узкую дверь, украшенную арабесками кованого железа, и они вошли в небольшой зал, уставленный тяжелыми деревянными столами, скамейками и табуретками. Зал освещали тусклые языки факелов, прикрепленных к стенам по шесть с каждой стороны. Огонь давал мягкий оранжевый свет, и Уэйнесс удивилась только тому, как это заведение еще не сгорело.
— Покупайте билет у кассира, вон там, потом подойдите к факелу и посмотрите картинку — давал наставления Задурый. — Если увидите что-нибудь забавное, опустите билетик в нужную прорезь и вылезет поднос, соответствующий цене билета. Все это очень просто, и можно пообедать весьма разнообразно, от свиной ноги в капустном соусе и селедки до скромного хлеба с сыром.
— Но я хочу попробовать капустные шарики!
— В таком случае ступайте за мной, и я покажу вам, как это сделать.
Вскоре оба поставили на стол поднос с шариками, кашей и пивом.
— Еще слишком рано, — недовольно проворчал Левон. — Никого из наших еще нет и придется есть в одиночестве. Такое ощущение, будто мы украли.
— Я себя так не чувствую, — запротестовала Уэйнесс. — Вы, что, боитесь одиночества?
— Разумеется, нет. Я часто сижу один! Кроме того, я принадлежу к группе, которая называется «Бегущие волки» — каждый год мы устраиваем бега по степи и забегаем в такие места, где нас никто не ждет. На закате мы ужинаем жареным на кострах хлебом и мясом, а потом спим прямо на сырой земле. Засыпая, я всегда смотрю на звезды и думаю о том, что там происходит в иных мирах.
— А почему бы вам не увидеть это однажды собственными глазами? — предложила Уэйнесс. — Вместо того чтобы каждый вечер сидеть здесь, у Лены?
— Каждый вечер я здесь не сижу, — важно ответил Левон. — Я сижу то в «Спазме», то в «Мопо», а порой и во «Вьюнке». Но в любом случае, зачем оправляться еще куда-то, если и так находишься в самом сердце цивилизации?
— Может быть, и так, — согласилась Уэйнесс и принялась за капустные шарики, оказавшиеся вполне приличной едой. Потом она выпила и пинту пива. Начали толпой прибывать завсегдатаи. Некоторые были приятелями Левона и немедленно садились к ним за столик. Уэйнесс представили столько народу, что она даже перестала пытаться запомнить их фамилии. В памяти остались только Федор, который гипнотизировал птиц, сестры Евфросинья и Евдоксия, Большой Уф и Маленький Уф, Гортензия, лившая колокола, Догляд говоривший исключительно об «имманентном» и Мария, сексуальный терапевт, у которой, как утверждал Левон, всегда имелось наготове немало пикантных и развлекательных историй.
— Если у вас есть проблемы с этим, то я попрошу ее сесть рядом, и вы спросите, что хотите.
— Не сейчас, — улыбнулась Уэйнесс. — То, чего я не знаю, есть то, чего я знать не хочу.
— Хм. Вижу, вижу…
Бистро наполнилось до отказу, все столики быстро заполнились людьми.
— Я все слушаю и слушаю, однако, пока никаких разговоров не слышу, если не считать того, что люди говорят о еде, — шепнула Уэйнесс Левону.
— Еще слишком рано. Со временем разговоров будет более чем достаточно. — Он ткнул Уэйнесс локтем. — Например, посмотрите-ка на Алексея, что стоит вон там, неподалеку.
Уэйнесс повернула голову и увидела тучного молодого человека с круглым лицом, соломенными волосами, обрезанными в кружок и почему-то узкой бородкой клинышком.
— Алексей — уникум, — пояснил Левон. — Живет только поэзией, и мыслит в стихах, и грезит в стихах, и сейчас наверняка будет читать стихи. Но вы его не поймете, поскольку поэзия, по его словам, дело настолько интимное, что он употребляет звучания, понятные лишь ему одному.
— Я это уже поняла. Я слышала минутку назад, как он говорит, и не разобрала ни слова.
— Разумеется, вы и не могли ничего разобрать. Алексей создал новый язык из ста двенадцати тысяч слов, поддерживаемых изысканным синтаксисом. Этот язык гибок и чувствителен, прекрасно приспособлен для выражения метафор и аллюзий. Очень жаль, что никто не может разделить радость Алеши, но он все равно отказывается перевести хотя бы один звук в слово.
