Мария Фомальгаут - Продам май (сборник)
Зазевался, задумался, и вот, нате вам, скакнуло Пламя, скользнуло на половицы, прыг-скок по досточкам, по половичкам, под стол, под кровать…
Да не загорелось, лучше бы загорелось, а то на тебе, прыг-скок пламя – и за порог, и на улицу. Я за ним кинулся, да за пламенем разве угонишься, вон оно, несется на тоненьких ножках, уши торчком, красный хвост только так мелькает, я за ворота выбежал, а его и нет уже…
Закрываю калитку, иду к Михеичу – оделся легонько, ветер свое дело знает, уже бросается мне на грудь, лает, виляет хвостом, царапает горло – ледяными когтями. Ничего, Михеич за три дома живет, доберусь, хотя неловко уже четвертый раз идти, опять Пламя не удержал…Ну только сбеги у меня, окаянное…
Запер в клетку на замок, ключ себе на шею повесил. Хотя в клетке его тоже не удержишь, это я уже в отчаянии Пламя в клетку запер…
За окнами снег, по улицам ветер гуляет, задувает во все щели, вынюхивает, выискивает чего-то, где бы согреться, да где он, ледяной, согреется. И – темным-темно на улице, ни огонька, ни огонечка, ни огонечечка, и во всех окнах – темень кромешная. Кто-то еще пытается что-то разжечь, растопить, тлеют лучинки – да то разве Пламя, то так, огонек, и не светит, и не греет, самого себя освещает, самого себя согревает.
Как вымерло все на улице.
Не приживается Пламя. Да что Пламя, на таком холоде и человек не приживется, не то, что Пламя. Достали уже со своим Обледенением…
Снова стучится в дверь зима, холодная, голодная, чует живую кровь. И ветер гуляет по комнатам, метет пол снежным хвостом.
Открываю.
– Привет.
– Привет и ты, коли не шутишь… чего на пороге встал, ты уж давай, или туда, или сюда, холоду напустишь…
– Ой, ой, это откуда куда я холоду напущу, с улицы в дом? Уж не наоборот ли? – смеется Антошка, входит в дом, поеживается. – Ничего у тебя, еще терпимо как-то, у меня вообще дубак… Я к тебе чего пришел-то, на допрос пойдешь?
Холодеет душа. Кажется, куда ей еще холодеть, а ведь холодеет…
– На… какой допрос?
– А… не слышал еще? Михеича взяли.
Снова холодеет душа.
– Чего ради?
– Ка-ак чего ради, а чего ради, по-твоему, ни у кого огня в доме нет, не приживается, мерзнем ко всем чертям, а у этого в Очаге Пламя так и пляшет?
– Следить надо…
– А то я не слежу, а то ты не следишь, а то мы все не следим… как вчера родился, ей-богу… все-то мы смотрим, и хоть бы что, хоть бы у кого огонечек прижился, у одного Михеича в доме гори, гори ясно… Так что допрашивать будем, с пристрастием, какого ж черта… Секрет, может, какой знает… вот и жжет у себя пламя, с нас денег побольше собрать хочет…
Кутаюсь в шубейки, выхожу за Антохой – в снег, в метель, припоминаю, что Михеич ни с кого ни копейки не взял…2537 г. Не люди
– А вы где живете?
– А нигде. А вы?
– Тоже нигде.
– А что не в доме?
Отмахивается. Прядает ушами.
– Попробуй поживи сейчас в доме… сам не рад будешь.
Поводит хвостом.
– Кормиться нечем, что ли, в доме?
– Ну.
Поводят хвостами, переминаются на тоненьких лапках.
– Похоже, изжили эти себя…
– Изжили… на хрена мы их вообще приручили, одомашнили? Ничего получше найти-то кроме них не могли?
– Да они же не всегда такие были, всю жизнь верой и правдой служили, это в последние годы чего-то заартачились.
– Ну так и ладно, другого, что ли, зверья мало по лесам шарится… зима сейчас, голодно, еще кого-нибудь приручим, к жилью приучим, это раз плюнуть.
– Тоже верно. У меня даже одна задумка есть, только не зверье приручать надо, а…
– Говорить будешь?
– Что говорить-то, – Михеич разводит руками, – я почем знаю, почему у вас огонь не горит… еще скажите, что я порчу какую на Пламя напустил, и по ночам на метелке летаю, метель поднимаю… Не-е, на метелке, это Наташка моя…
Михеич еще пробует шутить, видно, что ему не до смеха. Кто-то из детей хнычет, Наташка успокаивает малыша, ре-ва-ко-ро-ва-дай-мо-ло-ка, я смотрю на них, спрашиваю себя, на хрена мы все это затеяли…
– Ох, Михеич, ты гляди, не скажешь, так и клещами придется из тебя слова вытягивать, – бормочет Антоха, видно, что не шутит, да какие тут могут быть шутки, холод-то подступает.
Поворачиваюсь к окну, чтобы ветер не задувал в спину, хорош уже почки из меня выгрызать… смотрю на темную улицу, зима разлеглась на крышах белой тушей, холод пробрался в дома, гуляет по комнатам, рисует на окнах изморозь.
Поеживаюсь. Вспоминаю. Не всегда же такое было, не всегда, было же, когда идешь вечером по городку, и во всех домах светятся окна, пылают очаги, люди собираются у огня, ужинают, может, раз в жизни на электрисство какое разорятся, видео включат… Да что видео, не столько на видео смотришь, сколько на пламя очага… Сидят семьями, галдят, смеются, шутят… Вот у отца моего в доме так было, у него-то никогда пламя не га…
Черт…
– Пустите Михеича.
– Чего? – Антоха смотрит на меня, все смотрят на меня, парни, девки, связанные Михеич и его Наташка…
– Не виноватый тут Михеич. Точно вам говорю, не виноватый.
– А кто виноватый, ты, что ли?
– Да не я… мы… все…
Холодный ветер пробирается под одежду, похотливо шарит ручонками по спине.
– Я вот что надумал…2537 г. Не люди
– Думаешь, приручатся они?
Помахивает хвостом – недоверчиво, настороженно.
– Отчего же не приручатся… твари смышленые…
– А этих куда… старых тварей?
Прядает острыми ушами.
– А откуда пришли, туда пусть и катятся… в лес. Как приручили их, так и отручим. И что мы им дали, то забрать у них…
– Тоже верно, на хрена им это теперь…
2537 г. Люди
– Чушь полная.
Смотрят на меня – холодно, равнодушно, вижу, не верят. Я так и знал, рассказывал им, что надумал, знал – что не поверят, вот только Михеич посматривает на меня, кивает, верит, да что Михеич…
– Этих тут до утра оставьте, – кивает Антоха на Михеича с женой, на пищащих детей, – пусть посидят, подумают, может, что и скажут… Айдате, парни, пошукаем в очаге у Михеича, может, чего и найдем, секрет какой.
Я уже знаю – ничего они не найдут, я уже знаю – они мне не верят. Да мне не до них, и ни до кого, ни до чего, мне бы себя, любимого, спасти, не замерзнуть…
Ветер забился под одежду, грызет спину, легкие, пшел, пшел, с-сука, недолго тебе осталось…
Дома еле вспоминаю, как пользоваться телефоном, давненько не включал, да и что его тут включать, с кем разговаривать? Долго выискиваю ее номер, быть не может, чтобы не было, а что не может, все может, вот так, в сердцах, со злости, может и стер…
Длинные гудки…
Ну только не ответь… только не ответь, завтра тут ни тебя, ни меня не будет…
– Алло.
– Настюш, это я…
– Я тебе на тридцать три раза сказала, не звони мне больше.
