Мария Фомальгаут - Продам май (сборник)
Живет Челябинск, светится по ночам, наверное, если по Свердловскому ехали, видели. Недавно вот северок с металлургическим объединили – трассу там проложили, микрорайон построили…
Только вот из других городов к нам не едет никто, даже обидно как-то. Раньше же как, китайцы на рынке, таджики, туркмены, дыня, дыня бери, кáрочка на развес, ресторан Русский пищ… сейчас как отрезало, не едут. У нас уже каких только технологий нет на комбинате, думали, Москва заинтересуется – нет, не едут. А напрасно вы к нам не едете, сейчас весна, на Ленинском эти кусты расцвели, розовые, город в белом цвету… Призрачные жители ходят среди призрачных домов, сквозь панораму города просвечивает ядерное пепелище…
А вы приезжайте, мы вас ждем…
Наш город открыт для всех…2008 г.
За огнем
2537 г. Люди
Холодеет душа.
И не только душа, тут, похоже, вся моя хибарка сейчас похолодеет. Так и есть, недосмотрел, недоглядел, недобдел, закимарил у очага, нате вам, получите-распишитесь…
Еще ворошу угли, еще выискиваю где-то в пепле драгоценное пламя, ау-у, ну хоть бы искорка, хоть бы искрушка, хоть бы искрушечка, ничего, ничего. Упустил. Пламя, это дело такое, не любит, когда не следят, ох, не любит…
Сам виноват.
А что, сам виноват, помирать теперь, что ли?
В отчаянии потираю друг о друга два кремешка, чтобы выбить пламя. А что толку, это же пламя, это не Пламя, Пламя кремешком не выбьешь, дом свой озябший на вечном холоде простым пламенем не согреешь.
Кутаюсь в шубейки, дубленки, шкуры, шкурки, заматываюсь, выхожу в холод, в ночь, ветер вертится вокруг да около, скулит, голодный, рвется в дом… Вон пш-шел, тебя еще мне в доме не хватало…
Иду – в ночь, в метель, в снежную пелену, задолбали, с-суки, со своим обледенением… Нет, были же времена, прадед рассказывал, жили же люди, жили, не выживали, и тепло было летом, без шуб ходили, и солнце было, не то, что сейчас, тусклый блик в небе, а яркое, как на картинке в книжке в какой…
Ладно, черт с ним!
Кое-как – по стеночкам, по оградам, – добираюсь до Антошкиного дома, у самого дома уже не чувствую озябших рук, может, уже и нет их у меня… Стучу – долго, отчаянно, Антошка дрыхнет, так дрыхнет, из пушки не разбудишь…
– Чего надо? – заспанная антошкина рожа высовывается из двери.
– Это самое… я к тебе за огнем пришел.
– Чего ради?
– Того ради… Пламя у меня погасло, что теперь, поми…
– …рать, что ли…
– Иди дальше.
– Чего-о?
– Дальше, говорю, иди… – хозяин машет рукой, прикрывает дверь…
– Ты чего? – впиваюсь в дверь, в последнюю надежду, – я тебе когда в чем отказывал? Слушай, чтоб я с тобой еще телятиной поделился, да не в…
– …да я бы с тобой и телятиной, и Пламенем, и хоть чем… Нету Пламени. У самого сдохло…
– Вот блин… – спохватываюсь, чего ради выругался на чужом пороге, да все уже, слово – не воробей…
– Он самый… главное, и не кимарил вроде, – сокрушается Митюха, – так, прикорнул чуток, и на тебе…
– Ага, ври больше, прикорнул ты чуток… Дрых, как суслик, и вот тебе…
– Да ну тебя, точно говорю…
Некогда мне слушать, что он там точно говорит, раскланиваемся, ухожу – в холод, в снег, в метель, это уже в пятом доме Пламени нет, этак до конца городка дойду, и ни с чем…Возвращаюсь в дом, лучше бы и не возвращался, что за дом без Пламени, это не дом получается, склеп какой-то ледяной. Так и есть, на окнах изморозь, стены дышат холодом, пробрался-таки проклятущий ветер в дом, свернулся у остывшего Очага, положил на лапы мохнатую морду…
Задолбали с Обледенением со своим…
А в доме без Очага долго ли продержишься, тут одно из двух, или в тридцать три шубы закутаешься, и закоченевай потихонечку, или скачи, пляши по дому, прыг-скок с пятки на носок, да долго ли так поскачешь?!
Пламя… откуда его вообще взять, это Пламя, где оно растет, в каком лесу, на какой ветке… где-то же брали наши предки Пламя, или нигде не брали, или всегда было Пламя, сколько человек был, столько и пламя было. В первые годы, в первые дни горело жарким костром, бросало отблески на стены пещер, факелами пылало на крепостных стенах, ревело в котлах, в турбинах самолетов, в сердце реакторов, и человек становился перед Пламенем на колени, ворошил угли, переводил какие-то рычаги и тумблеры, священнодействовал у очага…
У Очага…– Кого там нелегкая принесла… нету у меня огня, нету…
Открываю дверь, кажется, сама зима стучит в дом, продрогшая, озябшая, просится на ночлег. Смотрю, и верно зима, седая, патлатая, в белой шубе, с белым посохом…
– Нету огня, нету, – отмахиваюсь от Михеича, что пришел, знает же, нету у меня пламени.
– А я принес, – Михеич заходит, как к себе домой, оглядывается, за ним вбегает ветер, трется о михеичевы валенки, скулит.
– Издеваешься?
– Чего издеваюсь… слыхал же, туго у вас с пламенем… На-ко…
Протягивает мне черепки с драгоценными угольками, еще не понимаю, еще не верю себе – что вижу Пламя. Оно и верно, Михеич, мужик хозяйственный, жена у него умница, детей полон дом, там есть кому за Пламенем уследить…
Падает сердце.
– Спасибо… друг сердечный.
– Да не за что… – Михеич смеется, морщинки бегут по лицу, – не во что.
– А-а, так давай налью, живехонько, мигом…
– Да не-е… пойду я… а ничего у тебя тут, уютненько… хорошо обжился… хозяйки только в доме не видать, вот это худо, что без хозяйки…
– Ну их… Жил тут с одной, та еще змеюка была…
– Настька, что ли?
– Ну…
– А чего, – Михеич испуганно смотрит на меня, – померла?
– Какое… сплюнь. Разбежались. Сейчас уж не знаю, где она…
Михеич качает головой, жду, сейчас начнет читать мораль, эх, молодежь, эх, в наши-то годы, эх, времена… Нет, ничего не сказал, покачал головой, вышел в морозную ночь, и ветер за ним умчался, виляя хвостом.Не умирай.
Что угодно, только не умирай…
Прошу огонь, молю огонь, не слышит, не понимает, вянет, гаснет, роняет красные лепестки. Бережно раздуваю Пламя, бережно подбрасываю ветви, бережно ворошу угли – Пламя меня не слышит.
Умирает.
И что ему не так, чего ему не хватает в моем доме, в моем очаге? Вроде все при всем, и дом добротно сколотил, и очаг своими руками выложил, изразцами украсил, и решетку у очага сделал, и наличники на окнах, живи в таком доме да радуйся, а Пламени все не живется.
Зазевался, задумался, и вот, нате вам, скакнуло Пламя, скользнуло на половицы, прыг-скок по досточкам, по половичкам, под стол, под кровать…
Да не загорелось, лучше бы загорелось, а то на тебе, прыг-скок пламя – и за порог, и на улицу. Я за ним кинулся, да за пламенем разве угонишься, вон оно, несется на тоненьких ножках, уши торчком, красный хвост только так мелькает, я за ворота выбежал, а его и нет уже…
