Евгений Прошкин - Драйвер заката
– Значит, ничего не меняется?
– Меняется. Те, кто были недовольны тогда, не представляли, что их ждет дальше. Настоящий зомби-гаджет – это твой немуль.
– Я недавно смотрел ваши новости, по работе пришлось. Сидит какая-то тетенька и говорит, говорит, говорит… Вроде всё понятно. Но как отличить правду от вранья? Она может рассказать, что на северном полюсе нашли марсианского детеныша, и кто проверит? Она может объявить, что мальчик Витя вчера убил и съел шестьдесят человек. И все поверят, просто потому, что так сказала тетя в ящике. Ты ведь смотрела нормальные новости?
– Новости в сети – не нормальные, но да, смотрела. Мне тоже по работе приходится.
– Если где-то пожар, ты своими глазами видишь, что и как горит. Тебе не надо задумываться, правду ли рассказывает голова на экране. По любому поводу – хоть скачки на ипподроме, хоть добыча креветок, хоть заседание правительства. Если там есть камера или на худой конец пролетает спутник, тебе не нужен чужой пересказ. Ты сама там находишься и сама понимаешь, что происходит.
– Понимаю?! – с сарказмом воскликнула Мальвина. – И это говорит человек, который всю жизнь сочиняет истории? И считает творческой победой, когда иллюзия получается максимально правдоподобной?
– Ну не надо уж так-то совсем… Можно подумать, кто-то путает скрипты с реальностью. Пользователь всегда помнит, что это вымысел.
– Помнит – потому, что контрольное меню в новостях и в скриптах отличается? А если меню убрать, что останется тогда? Он будет уже не так уверен, правда? А если ему специально внушать, что вокруг не сказка, а реальный мир?
– Это и технически невозможно, и вообще… – буркнул Виктор, впиваясь ногтями в ладонь. – Того, о чем ты беспокоишься, не будет никогда.
– На северном полюсе нашли марсианского младенца, – помолчав, сказала Мальвина.
– Что?
– Твое слово против моего. Ты не можешь проверить меня, а я не могу тебя.
Сигалов озадаченно пошевелил бровями.
– Пойми, остался всего один шаг, – продолжала Мальвина. – Полное погружение человечества в иллюзорный мир – это вопрос времени. Где гарантия, что в эту самую минуту разработчики какого-нибудь «Юниверсал Дрим» или «Гипностика» уже не сняли последний барьер между эффектом от скрипта и восприятием действительности? И ведь пользователи примут это на ура, сам знаешь. «Ощущения стали еще ярче! Больше впечатлений за те же деньги! Девяносто восемь процентов домохозяек довольны результатом!» И уже никто ничего не сможет отличить. Раньше любой баран мог отойти от стада и посмотреть на всё со стороны. В будущем стаде такой возможности не предусмотрено.
Виктор надеялся, что это не собственные мысли девушки двадцати с небольшим лет, а тезисы из программных текстов Движения. Но гораздо сильней его волновало, что Мальвина была во многом права.
– Никто же тебя не заставляет… – промолвил он.
– Зачем заставлять, когда продажи скриптов растут сами? Зомбоящик побеждал точно так же: сначала людей подсадили на развлекательный контент, телевизор стал незаменимым. Кто его не смотрел, считался фриком и сектантом. А когда пришло время промывки мозгов, пользователи уже не могли от этого отказаться. Разве со скриптами происходит не так? Скоро без немуля и картошку не купишь. Нормальные магазины давно переехали в сеть, над обычными рынками потешаются, как над телевидением. Каменный век, ага! Но раньше человек мог усомниться в новостях, а теперь не может, он же своими глазами всё видит, лично участвует в событии – так ему кажется. Но ты-то понимаешь, что мультимедийный репортаж можно скреативить, как любой морфоскрипт – со всеми звуками и запахами. С сюжетом о том, как наш Витя убивает и съедает… сколько, шестьдесят?.. Ровно шестьдесят человек. И если тетке в телевизоре кто-то еще может не поверить, то когда человек увидит топор у тебя в руках и кровь с твоего топора капнет ему на ботинок – вот бы я посмотрела, как ты будешь оправдываться.
– Ты рисуешь какой-то ад. В теории любым ножом можно зарезать насмерть. На практике ножами режут хлеб и морковку. А кто хочет убить, тот и без ножа справится. Я не знаю ни одного скриптера, который бы сотрудничал с информационными сетями. Там другой формат, мы им не нужны.
– Пока не нужны, вас не зовут. Понадобитесь – пригласят и сумеют отлично мотивировать. Кого-то деньгами, кого-то грандиозными творческими задачами. Хотя то и другое вместе работает еще лучше. Ты же первый побежишь на новую работу, разве нет?
– Не побегу, – с трудом выговорил Сигалов.
– Не важно, ты всё равно с ними. Поддерживаешь и развиваешь среду, которая превратит нас в роботов. Никого не повесил, но помогал строить виселицу, – вот что скажут о тебе потомки. Хотя нет, ничего они не скажут… Из-за вас они будут не способны выразить собственную мысль. Собственных мыслей скоро не останется.
Виктор неожиданно рассмеялся:
– Я всю голову себе сломал – о чем с тобой сегодня разговаривать. В итоге рассуждаем о топорах и виселицах, блеск! Тебя действительно это волнует? Не что купить на лето, не как сменить машину, не где встретить Новый год. Глобальная угроза человечеству!
– Это то, что меня окружает, – ответила Мальвина. – Это и есть жизнь. Если не думать о жизни, тогда о чем?
– Но морфоскрипты – это же естественное продолжение прогресса. Такие вещи нельзя прекратить волевым усилием. Как и с телевидением: его ведь нельзя было остановить.
– Можно и нужно. Было. Но тогда люди не знали, чем всё закончится. Теперь мы знаем. А что, если телевидение было прививкой? Увидеть опасность в малом и избежать большей беды…
– Юзеры слишком ленивы. Им некогда думать, они должны, как та крыса с электродом в мозгу, постоянно жать на кнопку, чтобы получать удовольствие. Если телевидение было прививкой, то оно никого не спасло, только заразило. И мы с тобой два врача-убийцы: ты консерватор, а я новатор. Вот и вся разница.
– Значит, ты это понимаешь? – обрадовалась Мальвина.
– По крайней мере, понимаю, зачем мы поднялись на крышу.
Виктор вытянул шею, чтобы видеть город лучше. Змейки улиц, постепенно выпрямляясь, тянулись к горизонту. Чем дальше от центра, тем ровнее и логичней становилась застройка. На окраине всё было прямоугольным: и дома, и кварталы, и микрорайоны. Новая архитектура до тех мест еще не добралась. Различимой границы между обновленной старой Москвой и Москвой действительно старой не было, издали казалось, что одно переходит в другое плавно и естественно. На самом же деле приходилось многое перестраивать, многое сносить под корень. Отсюда, с пятьдесят второго этажа, этой работы видно не было, но каждый житель города знал о ней. Кто-то считал ее очередной войной нового со старым, кто-то – обычным благоустройством.
