Евгений Прошкин - Драйвер заката
Слепящая поверхность под ногами ходила ходуном, море шумело так, словно вокруг забивали сваи.
Виктор вновь посмотрел на ярко-синий зонт и чуть не провалился от стыда. Бредить единственным именем, а потом променять его на два безымянных тела – просто потому, что подвернулась халява, – насколько же сильно надо себя презирать? И пусть Мальвина пока еще не была его девушкой, но он всерьез обещал дать интервью, и они уже договорились встретиться.
Нужно было что-то срочно делать, пока личность Жоры Зубаткина не поглотила его окончательно, а сделать в этой ситуации Виктор мог только одно. Игнорируя тот факт, что Люсьен задорно крутит на пальце отнятые у него плавки, Сигалов развернулся и нетвердо направился к краю палубы. Блондинки еще продолжали хохотать, когда он, не останавливаясь, перегнулся через натянутый тросик ограждения и ухнул головой в воду.
Леер. Не тросик, а леер – вот как это называлось.
К счастью, Сигалов почти не умел плавать. Зубаткин, кстати, тоже.
Эпизод 10
Виктор думал, что это будет кафе или парк. Потом он думал, что вообще ничего не будет, – Мальвина на вызовы не отвечала. В последний момент она всё-таки перезвонила и предложила встретиться на площади Чехова. Объяснила, что эфир пока под вопросом, но пообщаться всё равно хотела – «для себя». Виктор мог бы сказать то же самое, слово в слово. В телевизор он особенно не стремился, поскольку не горел желанием становиться посмешищем. Как повод для знакомства интервью было отличной идеей, но доводить до реализации это не хотелось.
Сигалов приехал на десять минут раньше и обнаружил Мальвину на лавочке в обществе какого-то потрепанного субъекта. Виктор был смертельно разочарован. Издали молодой человек производил впечатление деятеля контркультуры, привыкшего жить за чужой счет. Каков он вблизи, рассмотреть не удалось: когда Мальвина помахала Сигалову рукой, ее приятель сразу же засобирался уходить. Виктор еще лелеял надежду, что парень здесь оказался случайно и с Мальвиной у них ничего общего, но при расставании те чмокнулись.
– Не ревнуй, – с улыбкой сказала девушка.
– А что, заметно? – спросил Сигалов.
– Скрежет зубовный на всю площадь. Это просто друг, расслабься.
Вот так двумя простыми фразами она сама превратила вымышленное и оттого вдвойне тягостное мероприятие в натуральное свидание. Виктор такого не умел.
Неподалеку был скверик с кафешками, и он подумал, что логично отправиться туда, но Мальвина потащила его к стоявшей на площади многоэтажке. Она не жила в этом доме, но была тут не впервые и ориентировалась прекрасно. На последнем пятьдесят втором этаже она провела Виктора до конца длинного коридора и открыла служебную дверь какой-то одноцветной карточкой, явно поддельной.
Через минуту они оказались на самом верху. Бывать на крышах Сигалову приходилось, но не на таких высоких и не в этой части города.
– Когда-то это считалось мейнстримом – сидеть и болтать под самым небом, – заметила Мальвина. – Только дома пониже строили.
– Не подходи к краю, – предупредил Виктор.
– Не бойся, не сдует. Вот же тросик натянут специально для нас. Раньше его тут не было.
– Это не тросик, это леер, – вякнул Сигалов и почему-то залился краской.
– Зачем ты этим занимаешься? – спросила Мальвина, глядя от ограждения вниз.
– Чем?
– Скриптами своими.
Не выдержав, Виктор отвел ее от края.
– Там раньше диван был, – Мальвина показала на оцинкованные надстройки. – Пойдем проверим? Оттуда луну видно. Не сейчас, ночью.
Они обошли трехметровый металлический куб, за которым действительно оказался старый тряпичный диван без спинки и без ножек.
– Садись, расскажешь мне, – велела Мальвина.
Виктор покорно грохнулся на твердое бугристое сиденье. В отличие от скрипта, где он лихо размахивал пистолетом, сейчас он чувствовал себя скованно. Там в случае чего можно было пройти сюжет заново, а здесь каждое сказанное слово оставалось навсегда. В этом была вся прелесть и весь ужас.
– Ну и зачем? – спросила Мальвина, словно продолжая давно начатый разговор.
– Что – зачем? Пишу морфоскрипты? Затем же, зачем люди пишут музыку или картины. А ты зачем работаешь?
– Я зарабатываю деньги.
– Я тоже иногда, – усмехнулся Виктор.
– Половина ваших сидит на хлебе с водой, но всё равно не бросает. Как сектанты, которые верят, что пройдет сто лет или, может быть, тысяча, и тогда окажется, что они были правы, а все остальные ошибались. И ради этого, даже не ради своей истины, а ради чувства своей правоты, они готовы страдать.
– Ну… этого тоже есть немножко. Когда сочиняешь, жизнь наполняется смыслом. Даже самый никчемный скрипт – это еще и мечта.
– Да, вы же этим и занимаетесь: напялил резинку – и давай мечтать!
– Не резинка, а немуль, – возразил Сигалов, с неудовольствием отмечая, что начинает повторяться. – Реверсивный нейро…
– Знаю-знаю. – Мальвина плюхнулась рядом и закинула ногу на ногу. – Жизнь скучна, скрипты ее раскрашивают.
Сигалов вспомнил давний разговор с каким-то таксистом. Тот примерно это и заявил, а Виктор посчитал его убогим. Теперь получалось, что это его собственные слова. В версии Мальвины выходило именно так.
– Ну и мастерица же ты переворачивать… – крякнул Виктор. – Я говорил про авторов, а не про юзеров. Если пользователь не может жить без чужих фантазий – это его проблема.
– Если наркоман не может жить без наркотиков – это его проблема, – беззаботно проговорила Мальвина. – Тот, кто варит и продает, всего лишь удовлетворяет спрос.
Новый поворот оказался еще круче. Виктор хотел заглянуть ей в глаза, чтобы понять, насколько она шутит, но Мальвина кокетливо отвернулась.
– А всё-таки хорошо, что мы не в телевизоре, – блаженно произнес Сигалов. – Никто не видит, как я млею и блею перед зубастой журналисткой, а сама зубастая может спокойно вербовать меня в Движение против зомбирования. Ну, начинай уже.
– Думаешь, туда так легко попасть? – сказала она неожиданно серьезно.
– А ты уже попала?
– М-м… Ты телевизор часто смотришь?
– Реже, чем ты отвечаешь вопросом на вопрос.
– Когда-то телевизоры называли зомбоящиками. Вначале они действительно были как ящики, а не как мониторы.
– Не поверишь, но мониторы тоже не всегда были плоскими.
– И работали на конной тяге, я в курсе. – Мальвина нахмурилась. – Телевидение тоже когда-то презирали, но не потому, что это была отсталая технология, как принято считать сейчас. Наоборот, это было слишком эффективно. Телевидение якобы превращало людей в баранов.
– Значит, ничего не меняется?
– Меняется. Те, кто были недовольны тогда, не представляли, что их ждет дальше. Настоящий зомби-гаджет – это твой немуль.
