Альтер эво - Иванова Анастасия

– Спасибо?! Ты мне только что наговорил…

– Эй! – Паладин резко остановился, со строгим видом поднял палец и погрозил Марку. – Любая информация – огромная ценность. Передавая тебе ее, я щедро тебя одариваю, поскольку открываю тебе новые возможности для развития. Скажи спасибо.

В словах пала прозвучало что-то новое – почти угрожающее, хотя вроде бы и нет, но шерсть на руках от этого голоса сама собой вставала дыбом. Похожим тоном паладин говорил, сжимая в кулаке синицу.

– Спасибо, – сквозь зубы выплюнул Марк.

– Вот и хорошо. Думаю, на этом и закончим. Ты давно в последний раз ел?

Квази-Йорам оправил на плечах мантию, придирчиво снял с рукава соринку.

– Что?

– Давно, – кивнул паладин сам себе, поджав губы. – Уровень глюкозы в крови слишком низкий. Мозгу не хватает. Совсем скоро твое внимание отключится. Прощай.

– Что???

– ПРО-ЩАЙ, – по слогам повторил пал, отсалютовал Марку двумя пальцами и исчез.

Сидя на полу, Майя гадает, для чего использовалось это помещение прежде. Оно ниже уровня земли, хотя под потолком все-таки имеются два оконца – слишком маленькие, чтобы питать на их счет какие-то надежды. Никаких машин и механизмов, которые, по представлениям Майи, должны обитать в подвалах (генераторы? паровые котлы?), здесь тоже нет. Здесь вообще ничего нет, кроме них с Давидом и нескольких лампочек в потолке, которые Оскар, отведя их сюда, в странном припадке заботы оставил включенными. В итоге Майя приходит к выводу, что благотворительная религиозная организация хранила в этом подполе банки с огурцами.

– Как ты мог так сглупить? – нарушает тишину последней четверти часа Майя. – На нем же клейма ставить негде.

– Боюсь, я хотел произвести на тебя впечатление.

Давид, который сидит спиной у противоположной стены, потягивается и сползает чуть ниже. Пол под Майиной попой очень холодный.

– Что ты для него делал?

– Так, ерунду всякую. Ничего серьезного. – Отсутствие энтузиазма в голосе намекает, что Давид не хотел бы распространяться на эту тему, но Майе все равно.

– Какую именно ерунду? Бил людей? Может, пытал людей? Убивал? Что именно из этого у вас тут ерундой считается?

– Эй, – в тоне Давида звучит предостережение. – Нет никакого «у вас тут». Я был малой, поссорился с отцом, прибился к банде. Кантовался с ними какое-то время. По большей части дрался, да. Впитывал идеологию. Но никогда не был достаточно важной птицей, чтобы мне что-то поручали серьезное, да и идеология не зашла. Ушел от них по-доброму.

– «По-доброму»… – мрачно передразнивает Майя. – Так эта банда, значит, еще и с идеологией. Что это за слово, которым ты его называл?

– Банда – это я упрощаю, для тебя. Если хочешь – мафия. Якудза. Когда война прекращается, военные, знаешь ли, податься могут не много куда, а умеют очень даже много чего. – Давид откидывает голову, зажмуривается и массирует себе затылок. – Даймё – это были крупные феодалы в Японии, со своими армиями и всяким таким, самурайская элита. Язепс Иванович любит такие ассоциации. Доблесть и честь, служение, традиции, верность главарю. Но, как я и говорил, со служивыми общаться сложно – у них голова как-то иначе повернута. Уж не знаю, оттого они военными становятся или, наоборот, такими делаются, оттого что служили, а все результат один: хрен там поймешь, что там у них на уме. А он еще из каких-то особых войск – гвардеец, что ли, или из разведки.

– Да уж куда мне понять, – ворчит Майя, пытаясь стянуть под попу кусок толстовки побольше, для тепла. – Доблесть и честь… Войны, по-твоему, ради чести ведут, да? Ради традиций? Да этот твой даймё из тебя выбьет все, что ты знаешь, забесплатно, просто потому что так выгоднее.

Произнеся это, она вдруг понимает, что прямо сейчас должна быть очень напугана. Смертельно напугана. Она еще в кабинете у этого Язепса Ивановича, когда на нее накатило, должна была переписаться со страху. И потом еще разок – когда увидела его взгляд после своей речи. Взгляд поверх ствола – заинтересованный, оценивающий, с первыми проблесками алчности: как будто рыбак рассчитывал на окушка, а леску тянет так, будто на крючке аж голубой тунец.

Но – почему-то нет. Почему-то Майю переполняет не страх, а раздражение.

Какие же они оба идиоты.

Она вскидывает руку, запускает пальцы в волосы и, чтобы успокоиться, массирует себе скальп. Волос, что ли, меньше стало? И почему они такие прямые?

– Слушай-ка, красотка. – Давид медленно поднимается на ноги и делает два шага к ней. – Хорош на меня бочку катить, а? Я тебе – открытая книга. А вот ты – ничего мне не хочешь рассказать?

– Чего, например? – огрызается Майя, глядя на него исподлобья.

Давид, сложив руки на груди, возвышается над ней во весь свой немалый рост, так что приходится тоже встать – иначе беседа сделается совсем уж неудобной, а до этого и так недалеко.

– Когда я выяснял твой адрес, я не нашел информации о работе, – спокойно произносит Давид. – Решил – нормально, значит, ты не работаешь нигде, в молле это не редкость. О других вариантах я не думал.

– Ну и? – Зеркаля его позу, Майя скрещивает на груди руки и расставляет ноги пошире.

– В некоторых случаях на данные о месте работы прозрачность не распространяется. Требования безопасности, ведь так? – Давид слегка наклоняет голову набок и почему-то прибавляет громкости: – Говори, как есть, Майя.

Майя молчит с секунду.

– Ладно. Я работаю в полиции молла.

Давид с шумом выпускает воздух через ноздри и задает вопрос – опять-таки, громче, чем нужно, когда стоишь с человеком нос к носу:

– Это правда? Ты – полли?

– Да, но это не значит…

Майя хочет объяснить, что полиции молла очень-очень далеко до гвардейцев и разведки, объяснить про Лиру и про клиентскую удовлетворенность, рассказать, что основная ее работа заключается в бесконечном выслушивании жалоб, успокаивании истерик, помощи старушкам в поиске дороги домой и обеспечении человеческого лица (подтянутого, привлекательного, в безупречной форме) для инстанции, которая уже давно и более чем эффективно реализует меры пресечения цифровыми руками ИИ.

Но не успевает сказать ни слова. Потому что внезапно Давид начинает орать. Мало того, он с силой толкает Майю в плечо, так что она отступает к стене. Потом разражается долгим ругательством на тему «а я еще тебе помогал» и снова пихает ее. Это настолько дико и ни с чем не сообразно, что Майя даже не пытается увернуться, а только ошеломленно моргает.

Она уже вжата спиной в стену, но Давид продолжает наступать. Он хватает ее за плечи и с силой встряхивает – Майя едва не стукается затылком. Но, видимо, это дает недостаточный выход его ярости, потому что он замахивается правой, и Майя, не думая, ставит блок. С ее весом и телосложением Давида это все равно что пытаться отбить таран для вышибания дверей. Той же рукой Давид хватает ее за ноющее предплечье, упирается левой в стену с другой стороны, поднимает плечи и по-бычьи наклоняет голову, грозно нависая над Майей.

– Набил тебе цену, как мог, – очень отчетливо произносит он голосом на грани шепота, и Майя вдруг осознает, что в такой позиции он еще и заслоняет ее от взгляда с любой стороны. – Дальше сама. Удачи, будь с ним крайне осторожна.

Короткую секунду теплый кокон вокруг его тела еще согревает Майю, а затем Давид гневно бьет основанием ладони в стену рядом с ее головой, отталкивается от стены и решительно отходит в дальнюю часть подвала.

Больше они не разговаривают – вплоть до момента, когда снаружи слышатся шаги, и дверь открывает с пистолетом в руке Оскар. Майя удовлетворенно отмечает его распухшую скулу.

– Ты давай без этого, – маловразумительная фраза, произнесенная хмурым тоном, очевидно, адресована Давиду, как и жест стволом в его сторону. – А ты давай со мной, – а вот это уже сказано Майе, так что она неохотно поднимается с пола и, не оборачиваясь, выходит.

Каким-то черным ходом Оскар выводит ее на улицу, в свет и прохладу. Майя крутит головой и выясняет, что они оказались у дальней части постройки. Здесь организовано нечто вроде созерцательного садика, который фактически представляет собой одну усыпанную листьями клумбу, у которой стоят три садовых стула и столик. Один из стульев занимает даймё – в накинутом на плечи пальто он сидит спиной к ним.