Джонс Коуль - Блуждающая звезда (сборник рассказов)
— Наверно, за то, что у меня нет иного выбора. Я могу встречаться с Творцом, но он глуп и невыносимо скучен. В его обществе меня неизменно тянет говорить пошлости. Я могу призвать своих слуг, которые мечтают о встрече со мной, но они мне неинтересны, поскольку наделены лишь тем, что вложил в них я. И, наконец, люди… Они еще более невыносимы, так как надоели мне просьбами купить их души. Все лезут в Наполеоны. Вот так–то, Шер!
— А как же я? — улыбаясь, спросил Фонарщик.
Сатана сжал тонкие пальцы в кулак, а затем принялся поочередно выбрасывать их.
— Ты умеешь делать то, что неподвластно мне. Ты ни разу не предлагал мне свою душу. И ты просто приятный собеседник. — Три изящных пальца образовали дьявольский трезубец. — И это все!
Потому–то Сатана и посещал время от времени Фонарщика. Они выпивали и разговаривали, а когда порядком набирались, Сатана принимался искушать. Без должного, однако, усердия, скорей по привычке. Должно быть, Сатана опасался, что Фонарщик когда–нибудь поддастся на уговоры, и тогда он лишится своего лучшего собеседника.
— Что это? — Фонарщик вертел сосуд в руках с таким видом, словно это бомба.
— Яд! — Сатана рассмеялся. — Самый сладкий яд с планеты Фитрон. Где у тебя бокалы?
Фонарщик беспомощно развел руки.
— Не знаю.
— Ты неисправим! — беззлобно посетовал Сатана, после чего протянул руку и извлек из пустоты два пузатых бокала и чистую тряпицу. Нежно дыша на тонкое стекло, он протирал бокалы, а Фонарщик тем временем откупорил бутылку.
— Какой запах! — восхитился он, потянув носом.
— Вкус! — Сатана закатил глаза, изобразив крайнее блаженство. На гладких щеках его образовались ямочки.
Они сдвинули наполненные бокалы и разом пригубили.
— Да–а–а, — протянул Фонарщик. — Выпить эту бутылочку и умереть.
Сатана понимал, что это лишь шутка, но решил поддержать игру.
— Не стоит, — сказал он серьезно. — Уверен, что если как следует поискать, в мире найдутся вещи, достойные большего восхищения.
— Так поищи!
— В следующий раз.
Фонарщик не стал говорить, что следующего раза не будет. Не сговариваясь, они разом опустошили бокалы, и Фонарщик наполнил их вновь.
— Когда я осязаю этот божественный напиток, мне кажется, что в душе рождается фантастическая симфония, сплетенная из самых диковинных звуков, видений и осязаний.
Сатана с любопытством посмотрел на него.
— Какой бы получилась звезда, создай ты ее в этот миг?
— Какой? — Фонарщик задумчиво подпер рукой подбородок. — Прекрасной и в то же время ужасной. Она была бы огромна и сплошь усеяна разноцветными языками протуберанцев. Сотни оттенков языков самых причудливых форм. Вообрази себе — оранжевые пирамиды в обрамлении сиреневых пальм, золотистые лужайки, на которых резвятся изумрудные пантеры, сверкающие пагоды, захлестываемые желтым морем. И переплетение звуков — от шепота до рева — и запахов. Она пахла бы огнем и фиалками.
— Как вкусно! — вздохнул Сатана. — Шер, создай для меня такую звезду!
— Нет… — Фонарщик погрозил Сатане пальцем. — Нельзя.
— Почему? Я хорошо расплачусь с тобой. Я дам тебе все, что ты пожелаешь.
— Мне ничего не нужно. — Фонарщик похлопал Сатану по плечу, — Если хочешь, я сотворю тебе звезду, но завтра. Звезда, зажженная сегодня, принесет миру горе. Она поглотит мир.
— Именно этого я и хочу, — признался Сатана. — Мир гнетет меня. Я устал.
— А это уже нечестно!
— Ты прав, Шер. Оставим эту тему.
Фонарщик был чуток, он понял, что гость слегка обиделся.
— Хочешь, я сотворю для тебя целое созвездие? Завтра! — быстро привесил он, видя, как у Сатаны разгораются глаза.
Сатана поскучнел.
— Не надо. Мне вполне достаточно тех, что ты подарил мне прежде.
— Тогда хочешь, я покажу тебе карточный фокус?
— Валяй, — разрешил Сатана, скрывая легкую скуку, ведь он знал решительно все фокусы на свете.
Фонарщик стасовал колоду и ловко преломил ее с таким расчетом, чтобы внизу оказались четыре короля. Сатана подыграл ему, притворившись изумленным. В конце концов оба получили удовольствие — Фонарщик от того, что сумел развеселить гостя, а Сатана радовался тому, что не выдал своей скуки. Играя в скучную игру ради того, чтобы доставить приятное другому, порой вдруг ловишь себя на том, что действительно ощущаешь наслаждение. Подобное иногда случается.
Сатана сделал крохотное доброе дело — он вообще был склонен творить добро, по мелочи, естественно, — но ему стало скучно.
— Шер, — сказал он и терпеливо дождался, когда Фонарщик наполнит бокал и поднимет глаза, — а зачем ты все это делаешь? Ведь не ради денег?
— Нет, — ответил Фонарщик, мотнув головой. Но Сатана не слушал. Вопрос, заданный им, был чисто риторическим.
— Я знаю. Но ради чего? Быть может, ты мечтаешь, чтобы люди помнили о тебе, как о творившем добро?
— Возможно, но я точно не знаю.
— Тогда позволь спросить: зачем? Ведь это не что иное как мелкое тщеславие. Оно стоило жизни многому и многим, и многих толкнуло на край бездны, именуемой совестью. Это так мелко!
— Я не тщеславен! — возразил Фонарщик.
— Тогда что же?
— Не знаю.
— Не знаешь, — протянул Сатана. — Все это дьявольски, прости за каламбур, скучно. Я живу в этом мире так долго, что позабыл день своего рождения. Порой мне кажется, что я жил в нем всегда. Сначала все было великолепно. Я с наслаждением творил добро, потом столь же сладострастно предавался злу. Но очень скоро понял, что этот мир определяет скука. Добро — скучно, зло — скучно, счастье и то — скучно. Смысл имеют лишь мелкие радости — вроде этого бокала хорошего вина. Но ведь звезду не сравнишь с бокалом!
— Да, это совсем иное.
— А что это? Объясни. Я еще могу понять, если б ты сотворил одну звезду, две, пять, наконец. Но ведь ты зажег целые созвездия. Неужели тебе не наскучило? Ответь, Шер, только честно.
— Нет…
— Постой! — Сатана не дал Фонарщику договорить. — По–моему, тобой движет самое примитивное чувство — чувство надуманного долга перед твоими собратьями. Ты хочешь осчастливить мир, согреть его теплом своих звезд.
— Не так просто. Да, я хочу сделать жизнь людей светлее, в этом ты прав. Но загорающаяся звезда имеет для меня куда больший смысл, чем просто источник энергии, необходимой людям.
— Страсть творца?
— И это, отчасти. Творить — высшее наслаждение, какое только может испытывать человек.
— Это самый сильный дурман, излечиться от которого невозможно, — подхватил Сатана. — Рембо понял это, но слишком поздно.
