Павел Молитвин - Ловушка для инопланетян
Бездумное верчение перстня в руках натолкнуло Караваева на другую мысль: что, если попробовать на время вернуться в тело циньлянина — не взглянет ли он тогда на все случившееся с ним другими глазами? Одно дело, когда о покинувшей его женщине тоскует мужчина, и совсем другое — когда те же чувства испытывает осьминогообразное существо. Есть в этой ситуации что-то комичное, а некоторая доза здорового смеха, хотя бы даже над самим собой, — это как раз то, что ему сейчас нужно…
Караваев выбрался из кресла и, расчистив пространство посреди комнаты, включил волновой преобразователь. На пульте замигали индикаторы. На табло засветился сигнал готовности. Караваев расслабился, стараясь думать о чем-нибудь приятном. Перед его внутренним взором возник пологий песчаный берег моря, колышущиеся на ветру невысокие сосенки. Вдоль кромки воды навстречу ему идет молодая статная женщина в черном декольтированном платье. Маша. Машенька…
— О, черт, опять она! — Караваев дернулся, сильно потер лицо ладонями. Ладонями?! Да ведь он должен был превратиться в… В чем дело? Накопители энергии заряжены, преобразователь энергии работает на полную мощность. Перстень… Караваев поднес руку к пульту. Перстень дает сигнал форсированного режима работы. Этого не может быть!
Караваев посмотрел в зеркальную дверцу платяного шкафа и перевел взгляд на свои руки. Вот так дела! Он остался человеком, несмотря на то что преобразователь уже выдал порцию энергии, достаточную, чтобы превратить человека по меньшей мере в дюжину циньлян…
В отчаянии Караваев обхватил голову руками и тихо застонал. Этого не могло быть, и все же… Эти приборы не ломались, не разлаживались. Сигнал, подтверждающий выброс энергии, налицо… Значит, дело не в приборах, а в нем самом? Что-то изменилось в нем, что-то мешает перевоплощению? До сих пор ни о чем подобном слышать ему не доводилось, хотя… Быть может, это и есть воспетая поэтами так называемая «волшебная сила любви»?..
Караваев долго сидел неподвижно, и в голову ему лезли самые мрачные мысли. Жить как человек с такой нестерпимой болью, с такой тоской по Маше он не может, это совершенно ясно. Забыть о ней он тоже не может, да и не хочет. Кстати, еще неизвестно, сумеют ли приборы циньлян вытравить из его мозга память о ней… Вернуться на Базу, чтобы превратиться там в подопытного кролика? Зачем? Чтобы там, неся в себе все ту же боль и тоску, ждать, когда его превратят обратно в циньлянина? Да не хочет он этого! Ничего он не хочет…
И снова виделись ему мраморно-белые Машины плечи, улыбался ее медовый рот… Снова и снова слышал он ее запах, ее голос, кожей ощущал ее прикосновения. И не было этому кошмару конца, не было от него спасения… Не было выхода у Иот-а-соя — Караваева. Впрочем, нет, один-то выход всегда есть у любого существа во Вселенной…
* * *— Осторожней, осторожней, не вывали. Правее, правее! — командовал маленький санитар своему крупногабаритному товарищу, который никак не мог развернуться в тесной прихожей. — А ты чего стоишь смотришь? Пособи!
Никита Степанович — слесарь из жилуправления, вызванный залитыми соседями Караваева, чтобы взломать дверь его квартиры, — неловко засуетился, подпихивая носилки.
— Да что с ним чикаться теперь-то? Всё уже… — пробормотал он, когда санитары наконец выбрались из полузатопленной квартиры.
— Это врачам лучше знать, может, и откачают, — отозвался плечистый санитар и задумчиво добавил: — И отчего это всякие происшествия обязательно на верхних этажах случаются, а? Да еще и лифтов понаделали — ни вдоль, ни поперек… Изобретатели! Походить бы им с наше, небось зареклись бы дурью маяться…
— Давай, Петя, шагай! — оборвал его маленький, и санитары затопали по лестнице.
— Как же, откачают его! Столько крови из себя выпустил, вода остыла… Нет, не очухается он, — подытожил Никита Степанович и покрутил перстень на пальце. Посмотрел на выпуклое изображение осьминога и подумал, что правильно сделал, прихватив эту вещичку. Во-первых, память о покойничке — не каждый день такое случается, а во-вторых, вроде как плата за работу, компенсация за переживания. Дверь-то он ломал? Ломал. Этого-то из ванны кровяной тащил? Тащил. А нервные клетки не восстанавливаются — это тоже принять в расчет надо…
— Послушай, ты в этой технике что-нибудь кумекаешь? — высунулся из комнаты молоденький милиционер. — Хочу, понимаешь, обесточить, а проводов нет. Что за система — ума не приложу. Может, так, ерунда какая, а может, ка-ак жахнет!
Предусмотрительно сунув руку с перстнем в карман спецовки, Никита Степанович заглянул в комнату:
— А ты пупочки-то понажимай, может, чемодан этот и выключится.
— Понажимай-понажимай, — сердито буркнул милиционер и осторожно тронул одну серебристую пупочку, потом другую. — Я вот нажму, а она вдруг ка-ак даст!
В похожем на чемодан приборе что-то загудело, и милиционер поспешно отдернул руку.
— Нет уж. Пусть в этом радиобарахле специалисты разбираются, а я… — Он обернулся, замер на полуслове и попятился. — Господи, что же это?
На месте, где минуту назад стоял слесарь в грязной, прожженной на локте спецовке, извивалось и корчилось что-то непотребное: то ли громадный змей, то ли осьминог.
— Да что же это такое?! — заорал милиционер дурным голосом, и крик его слышали, наверное, не только ближайшие соседи Караваева, но и жители окрестных домов.
1990 г.
