Павел Молитвин - Ловушка для инопланетян
— Подвинься-ка, — попросила Маша. — Ишь, развалился, весь диван захватил. А кстати, что это ты за перстень носишь? Всю ногу мне им расцарапал. Хоть бы перед сном снимал. И изображена на нем какая-то гадость. Ну-ка… — Она повернула его руку. — Так и есть: то ли осьминог, то ли медуза — фу!
— Медуза Горгона, — сказал Караваев. — Завтра сниму, сейчас даже шевелиться лень.
— Ах ты мой ле-ни-и-вый… — расслабленно протянула Маша и уткнулась теплым носом в его плечо. — Кот. Котище. Мя-у… Тебе бы только во постелях белых нежиться. Котяра. Котятина моя любимая… — Так она и заснула, бормоча что-то ласково-ворчливое, как засыпала всегда — стремительно проваливалась в сон, не успев закончить фразу.
Караваев осторожно высвободил левую руку и посмотрел на массивный серебряный перстень на безымянном пальце, тускло поблескивающий в свете ночника. Изображена была на нем вовсе не Медуза Горгона, как он объяснял любопытствующим, и вообще не медуза, и даже не осьминог, а обычный циньлянин. И был этот перстень не дешевой безделушкой, не семейной реликвией и не талисманом — хотя последнее было, пожалуй, ближе всего к истине.
Собственно, это был даже не перстень, а сложнейший прибор, изготовленный в форме перстня и работающий в двух режимах. В постоянном — как сверхчуткий приемопередатчик, позволяющий регистрировать психоэмоциональное состояние агента, без чего Иот-а-сою никогда бы не удалась перестройка и корректировка собственного мозга. Во втором, форсированном, режиме перстень принимал сигналы волнового преобразователя, если тот находился поблизости, благодаря чему осуществлялось превращение циньлянина в человека, и наоборот. Раньше, смертельно уставая от роли Караваева, Иот-а-сой, запершись в своей квартире, нет-нет да и возвращал себе прежнюю внешность, чтобы хоть немного отдохнуть и расслабиться. Впрочем, в последние два года потребность в этом не возникала. Честно говоря, в регистрировании психоэмоционального состояния нужды тоже давно не было, и Караваев не кривил душой, обещая Маше снять перстень.
Однако сейчас, разглядывая его, он не мог отогнать от себя другую, более важную мысль, которая давно уже зрела в нем и не давала покоя. Мысль была крамольная, если не сказать чудовищная, и, приди она Иот-а-сою — Караваеву год назад, он бы тут же признал себя опасно больным и потребовал срочной эвакуации с Земли. Теперь же, лежа в уютной Машиной постели, он спокойно думал о том, что вживание Иот-а-соя в образ человека прошло столь успешно, что его совсем не тянет выходить из этого образа. Более того, перспектива когда-либо покинуть Землю и вернуться на Базу представляется ему ужасной.
Поистине страшно прожить еще несколько лет в пропахшем пластиком, не знающем ни дня ни ночи орбитальном улье с искусственным воздухом и гулкими коридорами, снабженными специальными нишами, чтобы идущие навстречу циньляне могли разойтись. С расписанным по секундам рабочим днем, жестко регламентированным распорядком часов приема пищи, отдыха, сна; с ячейками-пеналами для ночлега, в каждой из которых посменно спят по три циньлянина в сутки. Да что говорить о Базе, если даже Планета-метрополия — место отдыха ветеранов, мечта каждого нормального циньлянина — выглядит отнюдь не заманчиво. Побывать в пансионатах, расположенных вблизи зеленых айсбергов Айсоры, клокочущих болот экватора и горных отрогов Чийи, с их ежедневным рационом из самых изысканных деликатесов — гастомурий и муглов, с подекадной сменой утонченнейших наслаждений еще совсем недавно казалось Иот-а-сою верхом желаний. Но Иот-а-сою-Караваеву они внушали лишь страх и отвращение. И не потому, что все там по-другому, — в конце концов для циньлянина это действительно нечто весьма приятное. Но какими бы совершенными ни были все эти агрегаты, ублажающие осязание, обоняние, тактильную чувствительность, вкусовые, слуховые и волновые ощущения, там не будет Земли и главное — не будет Маши.
Прежде Иот-а-сой с омерзением думал о работе среди землян с их странными, алогичными, непредсказуемыми симпатиями, называемыми дружбой, и патологическим разделением существ на женские и мужские особи. Ныне же мысль о том, чтобы вернуться к однополым, холодным, совершенно равнодушным друг к другу циньлянам, казалась Иот-а-сою — Караваеву просто убийственной. Вспомнился, кстати, и высокий процент циньлян-невозвращенцев, особенно с Земли. Ему и раньше доводилось работать на «разумных» планетах, и нигде количество невернувшихся агентов не было столь велико. Раньше он приписывал это сложностям работы на Земле, повышенной степени риска, теперь же у него появилось иное, более убедительное объяснение этому факту…
Караваев выбрался из-под одеяла, накинул на плечи Машин халат и подошел к окну. Аккуратно отворил балконную дверь и вышел на лоджию.
Разом надвинулась темнота. Словно в сумрачную глубину Наньги — планеты-океана, погрузился он в промозглую весеннюю сырость. Пахнуло тающим снегом, набухающими тополиными почками. Клочьями ваты белели под молоденькими, недавно посаженными на пустыре деревцами грязные остатки роскошных сугробов, среди которых тут и там поблескивали лужицы. Город, опьяненный ранней весной, спал, и только кое-где в темных коробках домов светились редкие окна.
«Бодрствуют. Дня им мало, неугомонным», — ласково подумал Караваев о засидевшихся глубоко за полночь людях и неожиданно с пронзительной ясностью понял, что срок его пребывания на этой планете близится к концу. Серия плановых тестов, которые ему предстоит пройти в конце второй декады июля, скорее всего, подтвердит адекватность его реакций и тождественность мышления среднестатистическим земным образцам. Уже в декабре расхождения между эталоном и результатами его опроса были в пределах нормы, а это значит, что не позднее августа-сентября он будет отозван на Базу.
— Времени в обрез, надо на что-то решаться, — пробормотал Караваев.
Для того чтобы покинуть Землю, ему достаточно явиться в установленное место за городом, и в назначенный час его примут на борт летающего блюдца. Если же он решит остаться на Земле… За время пребывания здесь он сменил три места работы, успел помотаться по командировкам и отыскать уголок в глуши, где его всегда примут с распростертыми объятиями. Из группы изучения Северо-Восточного сектора пришлют, конечно, кого-нибудь для выяснения причин его исчезновения, но поиски в таких случаях ведутся поверхностно — считается, что «засыпавшийся» агент не стоит затрачиваемой на розыски энергии. Что ж, тем лучше. Они с Машей уедут куда-нибудь, поженятся, поработают несколько лет в глубинке, а там видно будет. Могут потом и сюда вернуться.
