Стас Северский - Боец тишины (СИ)
старым обрезом в лесу бродить – и никаких людей и нелюдей близко не будет! Только безмолвные
твари вокруг будут землю топтать! Нет, только вросшие в землю деревья вокруг будут стоять –
немые и недвижимые!
Нащупал тонкую трубу и тихонько поскреб. Аккуратно стряхнул поверхностный слой ржавчины
на подставленную снизу перчатку, стараясь не просыпать коррозийную пыль на пол. Осторожно
стряхнул крупные осколки отставшей ржавчины в подсумок и отер перчатку о пропыленную
куртку. Подтянулся на руках, надсаживая натруженные жилы. Пытаясь не сорвать сидящие прочнее
куски покрытого коррозией железа, нашарил крепеж проведенных по трубам кабелей и нашел
опору сапогу. Эх, Игорь Иванович, вынуждаете вы меня пойти на очередную пакостную проделку!
Но этот скверный поступок я совершаю в следствии острого недостатка в покое! Просто, покой
мне сейчас нужен, как воздух! Посмотрев на меня, вы конечно все поймете! Но вам меня видеть
никак! Так что на слово поверить придется! Так нужно! Я ж только переключился с немецкой речи
на русскую, а надо снова перестраиваться – на английскую… Нет, не сейчас… через сутки начну –
со следующей ночи стану на английском мыслить. А сейчас…
Зажатый темной теснотой, застыл и закрыл глаза. Затаил дыхание и стал слушать тишину. Где-то
близко гудят толстые кабели, заключенные в заржавленные трубы. Густая и вязкая жижа течет
тонкой сбивающейся струйкой – на пол, но не с высоты потолка… видно, – дизтопливо… видно, –
из старой бочки или коррозированной канистры потекло. Где-то вблизи и вода себе дорогу в
тоннель проторила – редко и размерено капает с потолка. Капли гулко падают на бетонный пол –
чудовищно громко бьют в мои чуткие уши высокими частотами. Звон раздражает, но не заглушает
другие, более слабые, звуки. Чуть дальше – отчетливо трещат отключенные остывающие лампы,
ветер воет в забитой птичьими перьями вентиляции. А вдали – различим гул допотопного
трансформатора. Я четко распознаю и точно идентифицирую все эти звуки. Только все они ничего
не значат здесь и сейчас. А в остальном – тихо. Так что я считаю, что – тихо. Просто, нет ни следа
человека – ни шага, ни шороха, ни вдоха, ни стука сердца… ни скрежета железа, ни лязга оружия.
Тяжелый воздух содрогается лишь от моего сердцебиения – слишком частого для такого
тренированного диверсанта, как я. Да, сдаю ни по дням, а по часам. От боли и усталости уже
тошнить стало. Снял маску и вдохнул духоту. Нет, не легче. Лучше здесь, в заброшенном тоннеле,
глубоко не дышать. Не то еще сильнее затошнит от этой проросшей гнилостными грибками
сырости. Из-за плесени ведь вся эта липкая затхлость просто пронизана вредоносными спорами.
Стащил грязную перчатку, посушил руку в пропитанном влагой воздухе и отер с лица горячую
испарину. Здесь не холодно. Считай, – тепло. Я так мерзну только из-за того, что мокрый весь… и
из-за того, что на месте встал. Но я все стою… все слушаю…
Дождался! Все ж засада – великая вещь! Чуток терпения – и все в твоих руках! Загрохотали
засовы, заскрежетали вентили, залязгали ключи, заскулили старые замки, застрекотали –
электронные… О стену стукнула крышка люка – с потолка посыпалась пыль и осколки цементной
коррозии… Тягучий воздух вздрогнул от твердого шага и тяжелого дыхания грузного человека.
Всегда и везде, когда он идет, – все содрогается… все, – включая меня. Он ведь идет за мной –
Снегирев.
Снегири – птички безобидные, из воробьиной рати, но про полковника Снегирева такого не
скажешь. Степана Петровича Снегирева с веселыми щебетунами, скачущими с ветки на ветку,
никак не спутаешь… ничем он на них не похож. Мужик он, конечно, добрый до крайности, но до
такой же крайности – твердокаменный… в смысле, – не только твердохарактерный, но и
твердолобый. Эх, Игорь Иванович, обрекли вы верного вашего “волка” на мучения с доверенным
8
вашим “волкодавом”! Кто ж так делает, товарищ генерал?! Кто ж волка с волкодавом в одной клетке
закрывает?! Благо, что я не обычный “волк”, а – “оборотень”! Только я…
– Слава! Это еще не все! И с часами не сверяйся! Мне дела нет до того, что у людей – завтра! У
нас с тобой еще – сегодня! Давай оттуда и живей сюда! Мне тут в голову такая вещь взбрела –
дельная, в общем! Еще другой вариант есть, куда эту хрень крепить! Слава! Кончай ты с той
штукой возиться! Выбирайся! Будем дальше думать, что с этой хренью делать!
Как он меня с “этой хренью” задолбал! Я под конец просто запутался, что из моей амуниции и
аппаратуры он “той” хренью зовет, а что – “этой”! Но я, Игорь Иванович, считайте, – закончил!
Сегодня стали тикать последние сутки в его компании, последние часы с ним и его четкими
командами – “Эту хрень туда крепи, а эту – сюда клади”. Мне бы пришлись по душе его крики и
вопли вроде – “Голову – в сторону, руку – вверх, а остальное – влево”, но – не сейчас. Просто,
сейчас они тесно касаются такого трудного дела и кромсают на куски остатки такого короткого
отрезка времени. Они отягощают мои тренировки, а готовлюсь я к крайне опасной и ответственной
операции. Так что они меня не только не радуют, но и – злят. Спокойнее становится только от
мысли, что завтра – все. Совсем – все. Я расстанусь с этим полковником, покину это место и
отправлюсь… на английскую территорию в Уганде. Обернусь средне-серым британцем –
скромным с виду, скрытным на деле и высокомерным в душе… Буду, покоряясь судьбе, вести
сдержанные беседы с британскими “друзьями” и “докторами” – с вражескими военными и
вирусологами – на чистом английском… Буду, не бранясь на жизнь, жрать чистый спирт и
антибиотики перед тем, как сожрать что-то съестное, кишащее кишечными палочками и черт знает
какими еще бактериями… Эх, Игорь Иванович, знали бы вы, каких сил мне стоило согласиться
ехать в Уганду! Знали бы вы, как я боюсь зажариться и заразиться в этом центре земли! Вы ж
знаете, с какого я края света, – в какой вечной мерзлоте я рожден! Да и выдохся я за все эти долгие
годы всей этой не моей, а чужой жизни, Игорь Иванович!
– Слава! Давай живее! Ты куда девался вообще?! Как сквозь землю!..
