Стас Северский - Боец тишины (СИ)
мучений из головы не выпускает. Да, они друг о друге много думают. А я… Я о многом думаю… в
основном, – о себе, о своей стране и о своей службе. У меня ведь нет ничего, кроме страны, и
никого, кроме командира, – Игоря Ивановича. Я пережал окурок пальцами, гася дымящий огонек,
положил в пустой подсумок. Прикрыл рукой пламя, прикурил еще одну сигарету. Закрыл люк,
закрутил вентиль, и всмотрелся в затянутые тучами выси. Видно, будет гроза… видно, от этого
гнетет так тягостно.
Пропахший прелой травой и сосновой хвоей ветер обдал меня осенним холодом. Обернулся,
вглядываясь в темный и тихий лес, скрывающий вдали завитые колючей проволокой заборы…
вошел в открытые двери еще более темного и тихого корпуса… Все на объекте будто вымерло… Да
10
вообще так оно всегда и бывает… Так оно и должно быть, когда на объектах объявляюсь я, – ведь
меня запрещено видеть… меня нельзя знать. Все системы слежения отключены – иду к лестнице
по короткому коридору, не думая, что меня видят, и светлый открытый взгляд Славы Соколова
окончательно меняется, становясь иным, – моим истинным, никаким… похожим на чистый лист. Я
скидываю мокрую куртку, стягиваю словно приклеенную к спине майку, поднимаясь по
ступенькам… сжимаю челюсти и свожу плечи на пропахшем хвоей сквозняке. Из головы не идет,
что недалеко отсюда, в Москве, снова бунтует толпа, заведенная старым правительством и пока не
задавленная новым. Никак люди не поймут, что ничего не сделают нашей нынешней власти, как
ничего не сделали ставленнику британцев и их товарищей. Они не понимают, что сейчас у власти
не человек, взявший у врага деньги и отдавший врагу волю вместе с душой. Не понимают, что
наши генералы поставили другого человека, могущего объединить и освободить от, скрыто
вторгшегося, врага страну… могущего захватить власть и стать не человеком, а кошмаром –
очередным чудовищем беспредельного властвования… ведь после вражеского вторжения и
беспредела всегда приходит или конец, или – жесткая диктатура. Они никогда ничего не понимают
– только хотят или не хотят… А главное, – всегда хотят хорошего и никогда не хотят терпеть
плохого, хоть плохого – всегда столько же, сколько хорошего. Когда хорошего мало, – мало и
плохого, но им не по душе, что хорошего – мало. А когда много хорошего и много плохого, – им не
по душе, что плохого – много. Из-за этого люди и кружат по страницам истории, обжигая, как
мотыльки, свои крылья об одни и те же огни и сгорая, как мотыльки, вдали от своей цели. Из-за
этого жизнями людей и распоряжаются – “волки”… “Волки” ведь видят то, что стоит у них в
глазах, а не – в голове… Мы видим войну, а не мир… видим всегда и везде… и воюем всегда и
везде.
Я остановился, когда расслышал знакомый шаг – широкий, решительный… и при этом –
приглушенный.
– Слава!
– Слава Отечеству, Игорь Иванович! А я вид теряю и от Снегирева скрываюсь.
Генерал выступил из мглы, и всмотрелся в мое лицо, лишенное возраста и отличительных черт,
хитро-прищуренным взглядом. Ничего другого от него и не ждал. Просто, разведчики нелегалы
вроде нас – народ насмешливый, как никто иной… Просто, знания подноготной людей и правды
жизни не позволяют разведчикам вроде нас жить, не насмехаясь надо всем, что остальные люди
считают серьезным… Мы ведь в такой кровавой грязи возимся, что только за счет жесткого веселья
выживаем и высокой цели из виду не теряем.
– Я Слава, на час – спешу… водителя у ворот оставил.
– Ясно.
Игорь Иванович закрыл окно, опустился на подоконник… поднялся, стряхнул палые листья,
принесенные ветром, и снова сел, серея лицом в тусклом лунном свете.
– Скверные у меня известья, Слава…
– Неужто хуже прежних, Игорь Иванович?
Я сел на подоконник подле генерала, прикрывшего глаза, покрасневшие после недолгого сна в
дороге, и прикурил. Он заезженным жестом отмахнулся от дыма, задумался на секунду, стряхнул с
седеющей головы тягостные думы, взял зажигалку, вынул сигарету и закурил… Видно, не судьба
ему бросить курить… как и мне.
– Сложная у нас ситуация. Перейду сразу к… Черт… Слава, ночью Варягова скончалась со всеми
своими людьми – с нашими сильнейшими специалистами-вирусологами. Захоронить их мы не
можем. Мы не знаем, как их захоронить. Мы еще не знаем, как уничтожить этот вирус, грозящий
утечкой при всех старых стандартных вариантах захоронения.
– Ясно. Их тела на объекте. Близко от Москвы… в области. Ясно. Транспортировать их сейчас
никак нельзя. Осталось только закрыть объект, оцепить территории – и все… и ждать…
– Мы закрыли объект. Пока это все, что мы предприняли. Иначе секретности не сохранить. А
риск осложнений – высок. И опасность распространения вируса – велика.
– Ясно. Я закончил. Хоть завтра в Лондон вылечу – и в Уганду.
11
– Операция отменяется… Англичане в срочном порядке покидают Уганду. Сегодня ночью
последние их специалисты полетят прочь от этой чумы – от последнего варианта этого похожего на
чуму вируса. А скоро – они покинут весь черный континент…
– Ясно. Оставят свой полигон на произвол своей заразы. Их специалисты не справились – вирус
совладал с их вакциной. Вы правы, Игорь Иванович, известие скверное. Особенно с учетом того,
что образец их убойной и бесконтрольной заразы на нашем объекте, вблизи Москвы… что наши
вирусологи бессильны бороться с ней своими средствами, а мы с вами бессильны бороться с ней
средствами врага… ведь у врага нет вакцины.
– Слава, ты скоро летишь… Но не в Британию – в Германию.
Я закурил еще сигарету, стараясь скрыть… стараясь скрыть все, – усталость, боль, боязнь за свою
участь и участь своей страны…
– Игорь Иванович, вирус на людях и в лаборатории еще не испытан…
– У нас выбора нет… У нас нет другого варианта. У нас одна дорога! И у тебя одна дорога – в
Германию!
– Нам про этот вирус-целитель почти ничего не известно!
– Мы знаем о нем все, что знают немцы!
– Немцы про него – почти ничего не знают! Они изучают его! Они знают, что они собирались
создать, но не знают, что – создали! И не узнают, пока не исследуют и не испытают! Нам еще рано
к их вирусологам… За их специалистами еще следить и следить…
