Михаил Рашевский - Ускоряющийся
— Милый, он мне не нравится, — абсолютно спокойным, даже скучающим тоном сказала женщина. — Давай переедем в менее освещенное место. А то ты же помнишь эти сюжеты в новостях. Эти хулсы…
— Да-да, дорогая, сейчас, — мужчина потянулся к рычагу управления.
— Оп! Осторожно! Сзади.
— Вижу.
За багажником машины угадывался силуэт ещё одного мужчины, и такой силуэт те, кто находился в салоне, видели неоднократно, хоть и не в этой стране. Все эти выпирающие из силуэта тени и смутно отблескивающие в неярком свете предметы. Камуфляж и разгрузка. Сама поза. Когда такие силуэты вырисовывались на фоне вечернего неба, это означало только одно: быть стрельбе. Если, конечно, это были не нанятые тобой же охранники или не пограничники.
— Какого?! — нет, мужчина и женщина не испугались, они были не из пугливых. Они просто не понимали, какой и кому до них может быть интерес. Ведь они не были здесь без малого двадцать лет. Неужели вся их конспирация и беспрерывное перемещение по всему миру — всего лишь бег на месте? — Сколько? — бросил мужчина своей спутнице.
— Двадцать пять уже. Будет тридцать. Добить до пятидесяти?
— Не стоит. Посмотрим.
Машина мягко подалась назад и вырулила в каких-то пяти метрах от фигуры с автоматом. Мужчина как начал подкуривать сигарету, так и застыл в той же позе. Водитель, заметивший это, удовлетворённо кивнул. Значит, те, кто думал их подловить, всего лишь бандиты. Хоть и с автоматами и бейсбольными битами. Мужчина уже начал высматривать более-менее удобную площадку для стоянки, как его спутница негромко произнесла:
— Серёжа, ходу!
И водитель тут же нажал на газ, не раздумывая и не споря. Лишь потом бросил взгляд на зеркало заднего вида. «Бандит с автоматом» неспешно трусил за машиной, без труда нагоняя её. А спереди, широко расставив ноги и, замахиваясь битой, уже стоял первый молодчик.
— Олешек, звони доце, — кинул водитель спутнице, а сам, хищно прищурив глаза, впился взглядом в человека с битой. — И давай максимум!
Женщина рывком вытащила откуда-то провод, подсоединила к своему мобильному телефону. В то же время снаружи телескопическая антенна выдвинулась на всю свою длину и развернулась в небольшую спутниковую тарелку. Женщина нажала пару кнопок на телефоне, сделала громкую связь. Пошёл вызов, тут же подняли трубку.
— Доць, у нас тут…
— Не шали, — перебил её незнакомый голос. — Посмотри направо.
Под фонарём, хорошо освещённые, стояли двое: девушка в ярко-красной курточке и крупный мужчина, держащий одну руку на плече девушки, а во второй зажав мобильный. От мужика веяло угрозой, это почувствовали оба родителя. Серёжа, водитель авто, не выспрашивая разрешения у спутницы, нажал на педаль тормоза. Впрочем, никто и не думал бы возражать. Олешек-Ольга упрямо сжала губы, просчитывая варианты.
Хрустнул снег под подошвами подходящего неспешно «камуфлированного». Он, казалось, вовсе не запыхался и совсем не разозлился на непредвиденный (или всё же предвиденный?) кросс по заледеневшей колее вслед за кинувшейся наутёк машиной. Поправив автомат непривычной формы, он аккуратно стукнул костяшками пальцев в стекло водительского окна. Сергей переглянулся с Ольгой. Та дёрнула плечом, мол, как знаешь. Водитель, не глуша двигатель, нажал на кнопку. Стекло съехало вниз.
— Добрый вечер, — как ни в чём не бывало, кивнул мужчина. — Разрешите пригласить вас в гости. Савелий Иванович Курдюмов жаждет пообщаться с вами. Всеми троими.
Глава 2
Воскрешение и освобождение
Все люди в мире делятся на две категории: те, кто только задумывал свести счёты с жизнью и те, кто теорию в этом плане подкреплял практикой. Дима из первой категории как-то внезапно перешёл во вторую, и нынче болезненно продирался в третью недооформленную (ибо над этим вообще никто не думал): те, кто после «практики» осознаёт бредовость совершённого.
«…Сссс, ай-яй-яй-яй, больно!» — Дима не спешил открывать глаза. Сначала он хотел разобраться, что стряслось, к чему всё пришло. Удалось или не удалось то, что он делал? После падения и «знакомства» его головы с краем ванны, он уже понял, что его отправило в глубокий нокаут, он, как ни странно, ничего не забыл. Обычно в фильмах там всяких главного героя посещает амнезия, и весь фильм или, во всяком случае, порядочную его часть, тот пытается вспомнить, кто он и кем был. Потом там всякие агенты, тайны, то, сё. В Димином случае всё получилось банально просто: он вспомнил всё сразу и во всех подробностях.
А как только осознал, что с ним было, то тут же и без всяких внутренних протестов отказался от дальнейших попыток покончить жизнь самоубийством. Да и вообще, всё это было более чем странно, весь этот психоз, всё это раздвоение личности и попытки свести с жизнью счёты. Ведь за чертой — ничего нет, оборвёшь нить — и никогда не вернёшься назад. Дурак? Конечно, дурак. Воспринималось это вполне нормально, ведь Дима знал и причины, которые привели к попытке самоубийства. Он не мог, не хотел себя обвинять… да пофиг ему стало на всё, если честно. Не было такого, мол: «В этот раз не вышло, так выйдет в следующий!» Он решил завязать с этими попытками раз и навсегда. Как жить дальше? Да как и жилось. Плыть по волнам. Смириться. Гопники не дают прохода? Научиться им противостоять или лечь под них. Жизнь покажет. Не дают девушки? Есть проститутки, старые девы и порносайты, в конце-концов. Нет цели в жизни?.. Дык найди её, направлений-то — миллион!
Интересно, почему верные решения всегда приходят после напряжённейших ситуаций, а не до них? Может, потому, что дурь уходит в ноосферу, и голова становится чистой от глупостей? Может, потому человек битый намного изощрённей и сметливей небитого? Может, потому, перебесившись в юности, человек умнеет только с годами, выплеснув глупость и излишнюю энергию в никуда?
Как бы то ни было, а на всяческих попытках ускорить свою кончину Дима решил поставить жирный крест.
И он всё ещё лежал и не открывал глаза. Во-первых, потому, что любое шевеление головой вызывало просто взрыв дикой боли. Поначалу Дима думал, что сломал шею, но пошевелил пальцами ног, пальцами рук, ощутил влагу, ощутил холод. Нет, с позвоночником, слава богу, всё в порядке. «Кстати, надо будет сходить в храм и поставить большущую свечу, — подумал он. — Или кучу свечей. Всем тамошним святым и всё такое. Ведь кто-то же или что-то же затупило нож, а потом подбило ногу». В сверхъестественное верилось больше, чем в стечение обстоятельств.
«Почему мне холодно и мокро? — думал Дима. — А вдруг я перенёсся в другую реальность? В другой мир?! Ведь во всех романах про попаданцев, что читал, человек вот так и оказывался в другом мире: когда его убивали или когда он сам себя убивал. Так что, наверное, я тоже вот так куда-то попал! Точно! В фэнтезявый мир, где действует магия, есть эльфы и драконы. А я, значит, стал уже каким-то супермагом или бойцом с суперспособностями. Или вселился в другого человека. Встану такой, отряхнусь, скажу там, «абракадабра» — и голова пройдёт».
