Роланд Грин - Конан у Ворот Зла
— Кубванде! — окликнул его Идоссо. — Мы в мире с Рыбоедами?
Кубванде не ответил, но ощутил стыд. Настоящий воин не должен позволять глупому воображению брать верх над волей и рассудком.
— Опасность от Рыбоедов невелика, — отозвался наконец Кубванде. — Кроме того, я думаю, что после нашей битвы с ними они еще слишком тощи желудками, чтобы отважиться на новую.
Идоссо ухмыльнулся, показав передние зубы с ритуальными надпилами, указывающими, что их обладатель убил льва копьем. Именно Идоссо в последний раз водил племя бамула на Рыбоедов и собственными руками сразил шесть вражеских воинов.
Кубванде подумал, что человек, столь подверженный лести и хвастовству, вряд ли подходящая кандидатура для военного вождя. Впрочем, военный вождь со слабостями — это тоже полезно.
Настало время оглянуться назад. Кубванде и шестеро других воинов замерли, обернулись назад к тропе и подняли копья. Один из охотников дунул в костяной свисток. Переливчатый свист вызвал ответный пересвист всевозможных птиц, однако в поднявшемся гвалте не было слышно ни людских голосов, ни воя духов.
Завершая ритуал, Кубванде поднял свою боевую дубину, трижды крутанул ее над головой и метнул в сторону тропы. Дубина ударила в дерево с такой силой, что отскочила назад и упала почти к его ногам.
Все приметы были самыми лучшими. Ничто не указывало на то, что впереди может ожидать нечто, чего следовало бы опасаться. По крайней мере, во время охоты на кабана.
Киммериец мог беспробудно дрыхнуть в любое время дня и ночи так же легко, как матерый котище. Но сейчас, устроившись среди корней дерева, он продолжал бодрствовать, наблюдая за прогалиной. Дело в том, что место, где расположился Конан, не было одним из его постоянных охотничьих лежек, каждая из которых была самым тщательнейшим образом выбрана, а затем окружена всевозможными ловушками, так что никто не мог пройти мимо незамеченным. Здесь же, в чужом месте, приходилось оставаться настороже.
Конан находился в полудне пути от самого ближайшего из своих убежищ. Сейчас он был на территории племени, называемого Рыбоедами. И хотя Рыбоеды вряд ли могли представлять угрозу для него, пожелай они даже его смерти, тем не менее следовало и их принимать в расчет. Известно ведь, что страх даже слабых делает смертельно опасными.
Кроме того, и народ бамула повадился шляться по землям Рыбоедов, как по своим собственным. На Черном Побережье к бамула относились с почтением. Конан знал о народе бамула только от их врагов. Те, с кем он разговаривал, были воины на борту «Тигрицы», враждебные народу бамула. Бамула предлагали за этих воинов хорошую цену или что-то вроде этого, так говорила Бэлит, но она отказалась. «Я ни одного не продам бамула, — добавила Бэлит. — Если я и стану иметь с ними дело, я буду ПОКУПАТЬ. И платить буду той монетой, которой обычно расплачиваюсь со стигийцами».
Кровь и сталь, смерть и страх были монетой, которой Бэлит обычно платила стигийцам. Платила до тех пор, пока не встретила свой собственный конец. Теперь волны несут ее пепел вместе с обломками корабля; а в джунглях по берегам реки Зархеба лежат кости отчаянной команды рубак и сорвиголов. Тех, кто был когда-то товарищами Конана.
С Бэлит его связывало нечто большее, чем постель. Хотя и одних только воспоминаний о том, какова была Тигрица в постели, было бы довольно, чтобы заставить мужчину не спать ночами. Для Конана это была идеальная подруга.
Душа Бэлит отнюдь не похожа на ее имя. Ее закаленное в боях тело никогда бы не вызвало мыслей о сладостных объятиях. И дикие черные воины Бэлит меньше всего были похожи на тех солдат, которыми был призван командовать северянин Конан.
Это было славное время, но теперь оно ушло в прошлое. Впрочем, сыну Киммерии не пристало тратить много времени, оплакивая то, что кануло в небытие, — суровая, и скупая северная эемля предоставляет мало радостей, а любовь Бэдит была одна из них. Более того, Конан отправил Бэлит домой, в океан, на корабле, которым она так гордилась и за который так боялась, — на корабле, имя которого наводило такой ужас на стигийские берега.
Погибли все. Но когда Конан подносил факел к «Тигрице», уже тогда он знал, что много времени пройдет, прежде чем он ступит на борт другого корабля. С воспоминаниями и с оружием, со сведениями о Черном Побережье, полученными от товарищей на борту «Тигрицы», и с навигационными приборами в мешке через плечо Конан отправился в глубь суши.
Звуки шагов, которые мог издать лишь охотник, человек или животное, положили конец невеселым раздумьям. Конан лишь слегка повернул голову. Теперь ему не нужно было двигаться, чтобы вся прогалина оказалась в поле зрения.
Шаги все приближались, легкие и уверенные. Конан послюнил палец и поднял его, чтобы определить направление слабого ветерка. Палец подтвердил то, что уже сказали Конану его уши: чужаки движутся по тропе.
Теперь уже и на слух он мог определить их количество. Трое или четверо, не больше… Так что опасаться нечего. Даже если это и не Рыбоеды.
Конан ждал. Если бамула в своих охотничьих экспедициях осмеливаются так далеко заходить на земли Рыбоедов, то знать об этом весьма полезно. Начинать воевать с ними бессмысленно. Это только в детских сказках герой один-одинешенек громит целое племя. Похоже, приходит конец мирному и безмятежному одиночеству здесь, в джунгаях Черного Побережья. Этот этап жизни уходит в прошлое, как ушла в прошлое Бэлит.
Три женщины вышли на прогалину. Каждая несла на голове сосуд, а на бедре корзину. Корзина висела на ремне, переброшенном через плечо. Кстати, ремнем весьма затруднительно прикрыть пышный бюст. Именно это изумленный киммериец и наблюдал. Незнакомки удосужились прикрыть телеса лишь короткими передничками. Судя по всему, женщин подобный наряд нисколько не смущал. Впрочем, хорошо сложенная бабенка не может оскорбить своим видом глаз мужчины, неважно, какого цвета у нее кожа.
Женщины сняли сосуды, отвязали корзины и составили их кругом посреди прогалины. Затем они встали на колени и семь раз поклонились. В ушах каждая носила золотые серьги, сверкающие на солнце. В носу одной из женщин было кольцо из золота и слоновой кости.
Женщины поднялись на ноги. Их груди вздрагивали и покачивались. Зрелище было столь соблазнительным, что, наверное, должно было заставить даже каменную статую широко распахнуть глаза и отвесить челюсть. Конан, замерев в корнях могучего дерева, недоумевал: чего они ждут? На что они надеются?
Он решил, что пока не стоит вылезать из укрытия. Вряд ли последует теплый прием, если девахи сначала перепугаются до полусмерти.
