Raptor - Хо
Ну и, конечно же, воспитание детей. Воспитать потребителя проще всего. Фактически, человек стремящийся к потреблению развивается самостоятельно. Сперва на «Хочу» и «Дай», потом на «Пригодится» и «Надо». Но при этом, у человека атрофируется чувство естественной отдачи. Он чувствует, что ему все должны, но сам он при этом никому ничего не должен. В результате наблюдается зацикленный процесс кукольного воспроизводства, где в каждом новом элементе воспитывается не стремление жить в обществе, а стремление жить за счёт общества. Отсюда и пресловутый синдром «детей индиго», являющийся обычным эволюционным этапом в развитии нового поколения агрессивных потребителей, рождённых для того, чтобы взять от жизни всё, и при этом не оставить после себя ничего.
— Доброе утро, — произнёс Гена, отвлекшись от разложенной на столе карты.
— Угу, — кивнула Ольга, отрывая ухо от подушки. — Сколько времени?
— Одиннадцать. Пятнадцать минут двенадцатого, — взглянув на часы, поправился Осипов.
— Сколько?!
— Ну, а что? Я сам проснулся только в половине одиннадцатого. Снотворное было просто атомное. Спал без задних ног. Не помню даже как отрубился. Помутнение какое-то, и всё.
— Ты вовремя заснул, — кивнула Ольга, выбираясь из-под тёплого одеяла. — Можно сказать, удачно.
— Слушай, а эти страхилатины вчерашние на самом деле были? Я уж грешным делом подумываю, что мне это тоже приснилось.
— Нет, Ген, к сожалению, не приснилось. Я вчера тоже от них едва ускользнула.
— Вот ведь… Это ж надо. Я утром когда проснулся, вспомнил об этом — аж в пот бросило. Прислушался, тихо вроде. В коридор выглянул — там всё как обычно.
— Ты лодку проверял?
— Н-нет… Я, в общем, это самое, не хотел тебя тут одну оставлять.
Капитан явно не умел врать. Ольга сразу догадалась, почему он не ходил проверять мотобот. Ему было страшно. И хоть он всё так же старался казаться непоколебимым, глубокий животный страх явственно ощущался в его жестах, в его голосе.
— А почему не разбудил?
— Ага, как же. Откуда мне было знать, что ты спишь, а не это самое, не бродишь там где-то в иных мирах. Сама же говорила, что лунатиков будить нельзя.
— Не лунатиков, а сноходцев. Ладно, ты всё правильно сделал. Это я так, не проснулась ещё добром.
— Выяснила что-нибудь новое?
— К сожалению, ничего утешительного. Евгения больше нет. Хо уничтожило его.
— Печально. Но нам-то что делать? Когда появится возможность вырваться отсюда?
— Этого мне выяснить не удалось. Знаю одно. Мы ещё не опоздали. Боюсь, что теперь придётся действовать по обстоятельствам.
— Да чего тут думать? Отправляемся прямо сейчас!
— Нет. Дёргаться не будем. Время, слава богу, есть.
— Ну, как скажешь. Только я сразу говорю, сидеть здесь до темноты я не согласен.
— Тебе не придётся. Сегодня мы отсюда уплывём. Это без вариантов, — решительно произнесла Ольга, просовывая руку в рукав рубашки. — А что ты там чертишь? Можно взглянуть?
— Э-э-э, да, конечно, — Гена отодвинулся от карты. — Я, пока ты спала, решил одну идейку обмозговать. Мне тут кое-что приснилось, и я, как проснулся, сразу же схемку набросал.
— Приснилось?
— Смотри, — Гена повернул к ней карту черноморского побережья, на которой виднелись крестики, помеченные надписями, и соединённые прямыми линиями. — Дело в том, что «Эвридика» — далеко не первое судно, погибшее в этой зоне при довольно сомнительных обстоятельствах. Я вспомнил все катастрофы, произошедшие здесь за последние полсотни лет, и меня буквально озарило! Почему же я раньше об этом не задумывался?
— Все эти крестики — погибшие корабли, а надписи — их названия, и годы крушений? Я правильно поняла?
— Совершенно верно. Гляди, вот здесь, в 1968 году погиб французский нефтеналивной танкер «Руссильон». Это произошло задолго до моего рождения. Ещё когда мой батя был пацаном. Он рассказывал, что шумихи было много вокруг этого события. Только что отремонтированный корабль, без груза, во время шторма сорвался с якорей, и вылетел на берег. Его можно было легко увести в море, но двигатель вдруг отказал. В результате чего посудину прибило к берегу, и намертво посадило на камни, вот прямо тут, неподалёку от Вольного. Отец говорил, что несколько раз его пытались стащить с мели, но всё безуспешно. Французы обвинили во всём капитана, и бросили танкер на берегу, где он простоял больше сорока лет. Я-то его хорошо знал. Я же родом из Туапсе, из Вельяминовки. Оттуда до «Руссильона» рукой подать. Он как раз напротив пансионата стоял, ржавый весь, страшный такой. Боялся я его в детстве. А сейчас от него почти ничего не осталось, насквозь проржавевший кусок кормы, блок цилиндров, да винт. Остальное растащили на металлолом.
Теперь смотрим дальше. Следующая жертва — югославский сухогруз «Колашин». В 1970 году едва не уткнулся в железнодорожную насыпь на берегу, вот здесь, между Чемитокводже и Глубокой Щелью. Говорят, что причиной трагедии послужил какой-то странный туман. Сходства не замечаешь? Этот корабль тоже знаком мне с детства. Удалось вдоволь полазить по нему, когда отдыхал в пионерлагере «Мечта». Нам запрещали на него лазить, но мы всё равно лазили. Лежал он там тоже очень долго. Весь проржавел и развалился. Несколько лет назад его в конце концов пустили на металлолом. От него тоже практически ничего не осталось. А ведь был внушительный кораблик.
— Лет десять назад мы с мамой ездили отдыхать в Сочи, на поезде. И я помню, как мы проезжали мимо каких-то кораблей. Наверное, это они и были.
— Не наверное, а точно. Они стояли возле самой железной дороги. Невозможно было не заметить. За столько лет они успели стать местными достопримечательностями. Даже Пугачёва приезжала петь на фоне «Колашина», представляешь?
— А вот здесь, что за корабль?
— Турецкий балкер «Трансбора». Третья жертва странных обстоятельств. Сел на мель в бухте Инал, неподалёку от Новороссийска, относительно недавно, в 2006 году. Была плохая погода, корабль неожиданно сбился с курса, и прямиком наскочил на отмель. По непонятным причинам, судно упрямо не выходило на связь с берегом. Даже когда крушение произошло, связаться с балкером никто не мог. Вроде бы капитан его был неадекватен. Заперся в каюте, и сидел там в полном одиночестве. Предположительно, он был пьян.
— Любопытная история.
— Это точно. Видела бы ты ту «Трансбору». Здоровенная была дура, я тебе скажу. Мы с покойным Вовчиком в первый раз ходили её смотреть на «Гортензии», когда там ещё турки жили.
— Что значит, жили?
— Да там почти год команда жила в полнейшей изоляции от внешнего мира. Если бы не местные, которые их подкармливали чем бог послал, они бы там давно с голоду передохли, или бы друг дружку сожрали.
