Гарри Гаррисон - Стальная крыса идет в армию
И все-таки я здорово вымотался. Чем идти пешком, лучше найти какое-нибудь транспортное средство. Может, возле офицерских домов найдется что-нибудь подходящее? Ведь офицеры редко ходят пешком.
Действительно, возле ДОСа стояли мотоциклы и штабные автомобили. А чуть дальше высилась тень командирской машины. Знакомая штучка. Я забрался на сиденье. Ясно, почему вокруг нет часовых – из замка вынуты ключи зажигания. Я улыбнулся. Если напрямую соединить провода, мотор заработает не хуже, чем от поворота ключа. Вскоре я с удовлетворением услышал шум двигателя. Ну, а теперь смело включаем фары, и полный вперед!
А куда – вперед? Естественно не в ворота. Днем через них можно проскочить с колонной, но сейчас они наверняка на запоре, и от меня потребуют пропуск. Можно, конечно, соврать что-нибудь насчет ночных маневров, но вдруг не поверят?
Я медленно проехал мимо ворот и двинулся дальше вдоль колючей проволоки. Выбрав участок изгороди, где поблизости не было патрулей, я остановил машину, вылез и подошел к проволоке.
Десятифутовая проволочная изгородь. Если наехать на нее, то наверняка сработает сигнализация, но я не заметил уходящих куда-нибудь проводков или взрыхленной земли под проволокой, – ничего, что указывало бы на мины. Не важно, если поднимется тревога. Пока сюда доберутся эти увальни-полицейские, я буду далеко. Я завел машину, поставил на самую малую скорость, и нажал газ.
Проволока с треском лопнула. Засверкали искры – так и знал, что она под током, хорошо, что командирская машина надежно защищена. А теперь – полный ход, – по безлюдным улицам, вылетаем на площадь, огибаем огромную статую Марка Четвертого и выруливаем на широкий проспект, по которому мы с Мортоном шли, когда сбежали от Зеннора. Впереди – река и мосты, а на той стороне – жилые кварталы. Машина прогромыхала по мосту. Никто за мной не гнался.
Вот и замечательно. Я проехал вдоль набережной, сбросил скорость, направил машину под углом к реке и выпрыгнул. Разбив в щепки скамейку – жаль, конечно, – машина красиво спикировала в воду. Плеск, бульканье – и тишина. Глубина в этом месте была порядочная. Вдали выла сирена. Я шустро пересек парк и вышел на улицу. Я устал, но надо было подальше отойти от реки, – на берегу остались следы гусениц, днем их будет хорошо видно.
Я брел наугад, часто сворачивая, и вскоре заблудился.
– Хорошего понемножку, Джим, – пробормотал я, привалясь к стене и чувствуя, что вот-вот упаду в обморок. Собравшись с силами, я отворил ворота, поднялся на крыльцо и постучал в дверь. Пришлось постучать еще раз, прежде чем за дверью послышался шорох и в окнах вспыхнул свет.
– Кто там? – послышался мужской голос, и дверь распахнулась настежь. Прожив на Чоджеки несколько дней и слегка привыкнув к обычаям туземцев, я все же сомневался, что так следует встречать незваных ночных гостей.
– Джим ди Гриз, усталый инопланетник.
Из дверного проема высунулась седая борода дряхлого старикашки. Он моргал, глядя на меня.
– Неужели! О, какое счастье для старого Кзолгосца! Входи же скорей, славный инопланетник, мой дом – твой дом. Чем я могу помочь тебе?
– Спасибо, спасибо. Для начала погасите свет, а то вдруг патруль заметит. А потом дайте мне поспать, я с ног валюсь от усталости.
– Все, что пожелаете! – Он погасил свет. – Идите сюда, в комнату моей дочери, она уже замужем и живет на ферме. Сорок гусей и семнадцать коров. Сейчас зашторим окна, и можно будет зажечь свет…
Старый Кзолгосц был исключительно гостеприимен, хоть и очень болтлив. В комнате на кровати лежало штук двадцать кукол.
– Умойся, друг мой Джим, а я пока приготовлю чудесный горячий напиток.
– Я бы предпочел, чтобы в нем присутствовал алкоголь, друг мой Кзолгосц.
– Ну, о чем разговор!
Когда я снимал с себя последнюю военную шмотку, он вернулся с высокой фиолетовой бутылью, двумя стаканами и пижамой с огромными блестящими красными пуговицами. Оставалось надеяться, что они не будут светиться в темноте.
– Домашнее вино из ягод гингль, – сказал он, наполняя стаканы. Мы чокнулись, выпили и вытерли губы. Я вздохнул от переполнявшего меня блаженства с примесью ностальгии.
– Знаете, я не пил домашнего вина с тех пор, как покинул ферму. А тогда любил опрокинуть бутылочку в хлеву свинодикобразов. Бывало наклюкаешься и поешь им что-нибудь…
– Как это мило! Ну, а теперь я оставлю тебя, друг мой Джим, пожелав спокойной ночи.
Идеальный хозяин дома, он исчез прежде, чем я успел его поблагодарить, Я поднял стакан, глядя на портрет Марка Четвертого, осушил и рухнул на кровать.
Проснувшись, я долго лежал, моргая и глядя на полоску света между шторами. Зевая, я поднялся, распахнул шторы и выглянул в цветущий сад. Старый Кзолгосц оторвался от работы, помахал мне рукой и рысью бросился в дом. Вскоре он постучал, отворил дверь и вошел с подносом.
Когда я, мыча от удовольствия, расправлялся с бифштексом и яичницей, запивая соком, Кзолгосц сказал:
– Я кое с кем поговорил и думаю, ты будешь обрадован, узнав, что подготовка дня «Д» идет полным ходом.
– Дня «Д»?
– День Дезертирства. Он начнется вечером. На пути выведено несколько дополнительных поездов, и вся страна готовит прием новым гражданам.
– Фантастика! Надеюсь, для меня у вас тоже найдется местечко. Похоже, мне придется здесь погостить немного дольше, чем я собирался.
– Да будет тебе известно, ты не просто гость. Скажи, тебя устроила б должность преподавателя в университете?
Я улыбнулся.
– К сожалению, я не получил даже среднего образования, потому что сбежал из школы.
– Прошу извинить меня за провинциальное невежество, но мне не знакомы такие выражения, как «сбежал из школы» и «среднее» образование. У нас ученики посещают школу, когда хотят и учат, что хотят и сколько хотят. Единственное обязательное требование – чтобы ученик изучал индивидуальный мютюэлизм, это необходимо для счастливой и полноценной жизни.
– А за обучение, надо полагать, платят родители?
Кзолгосц в ужасе отшатнулся.
– Ну, что вы! Конечно нет! Родители окружают детей любовью и заботой, но не мешают им постигать доктрины мютюэлизма. На каждого родившегося сразу открывается счет, но пока человек не сможет зарабатывать, начисление вирров идет в дебет. Ребенок не будет считаться полноправным гражданином, пока не оплатит этот счет.
– Принудительный детский труд! – Я был потрясен. – День и ночь малютки гнут спину за корку хлеба?
– Дружище Джим, что у тебя за воображение! Нет, дети, в основном, работают по дому, помогая матери и получая те же вирры, которые платит матери отец…
– Прошу тебя, довольно! У меня мало сахара в крови, и я плохо соображаю, а индивидуальный мютюэлизм – такая тонкая штука, что сразу в ней разобраться невозможно.
