Митчел Уилсон - Живи с молнией
- Все это очень интересно, - сказала она.
- Разрешите быть свободным? - иронически произнес Тони.
- Безусловно, - сказала Эдна тем же спокойным и рассудительным тоном. Можете убираться к черту.
Он внезапно взглянул на нее с любопытством и в то же время смущенно. Лицо девушки залилось краской, но глаза смеялись.
- Будете знать, как насмехаться надо мной, - сказала она.
- Виноват.
- Еще бы. Я только собиралась вам сказать, что мне очень хочется посмотреть вашу лабораторию. Когда мне можно зайти?
- Никогда, - решительно сказал он. - Вам там не понравится. Мне и то уже там не нравится. И я не знаю, буду ли я вообще продолжать работу. Это посещение не доставит вам никакого удовольствия.
- А по-моему, доставит, - ответила она. - Когда мне прийти?
- Слушайте, Эдна, ради бога, не наседайте на меня. Все утро мой ассистент изводил меня, читая молчаливые проповеди. Довольно с меня волевых людей на сегодня.
Остальную часть пути они проехали молча, но, расставаясь с ним на станции, Эдна сказала:
- Так уж и быть, я вас прощаю. И в доказательство как-нибудь загляну в вашу лабораторию.
- Меня там не будет.
- Будете, - спокойно ответила она. - До свиданья.
Он решил было пока не говорить с Лили о браке, но этот день породил в нем какое-то паническое нетерпение.
Вечером, без всяких предисловий и подготовки, даже не поздоровавшись, он сказал:
- Лили, я хочу, чтобы ты развелась с Дональдом и вышла за меня замуж.
- О, я не могу, - вырвалось у нее. Голос ее звучал отрывисто, почти раздраженно. Спохватившись, она немедленно смягчила тон: - Тони, давай сегодня не будем говорить об этом. - Она беспомощно отвернулась. - Это все так сложно.
- Сложного тут ничего нет, - настаивал он. - Конечно, развод - дело не очень приятное, но ведь мы же к этому все равно придем. Мы любим друг друга, не правда ли? Почему же нам не обвенчаться? Разве ты не хочешь быть моей женой?
- Конечно, хочу. Ты знаешь это.
- Может быть, между тобой и Дональдом существуют отношения, о которых я не знаю?
- Нет. Мы добрые друзья, вот и все.
- Такие же друзья, как и мы с тобой? - сказал он.
- Тони! - Она в ужасе обернулась к нему. - Что это с тобой сегодня?
- Ничего особенного, просто я хочу, чтобы мы обвенчались.
- Это так трудно объяснить, - печально сказала она. - Все было так чудесно, пока ты не заговорил об этом. Дональд мне ни капельки не нужен. Мне нужен ты.
- Ничего не понимаю.
- Я тоже, - призналась она. - Давай пока оставим это.
Разговор продолжался всю неделю, но толку было мало. Хэвиленд чувствовал, что пытается поймать дым, и его охватывало гнетущее предчувствие надвигающейся беды. Вдобавок ко всем неприятностям в следующий свой приезд в Нью-Йорк он застал в лаборатории новое лицо. Это был Фабермахер, юноша со спокойным голосом, подвергший его самой жестокой критике, какую он когда-либо слышал. Хэвиленд чувствовал, что все складывается против него. Мысленно он уже совершенно отказался от работы над опытом. Он сделал это ради Лили, но видел, что ее совсем не волнует эта жертва.
- По-моему, неплохо было бы тебе снова заняться этим опытом, - сказала она. - Очевидно, тебе уже надоело отдыхать. Ты стал ужасно беспокойным.
- Неужели? - огрызнулся Хэвиленд. - Интересно, кто в этом виноват?
Он хотел сказать что-то еще, но вдруг на него нахлынул ужас - он понял, что когда-то правильно определил Лили: она может сходить с ума от любви к человеку, который бежит от нее, но как только он обернется и пойдет ей навстречу, она с такой же быстротой умчится прочь. Конечно, она не отдает себе в этом отчета, но с ней всегда происходит одно и то же. Хэвиленд поглядел на ее прелестное лицо, и хотя он сейчас с потрясающей ясностью сознавал, что он наделал, в чем его ошибка и что ему предстоит, он уже не мог остановиться. Ужас перешел в ярость, а затем в упрямство, заставившее его упорно шагать вперед по пути, ведущему к беде.
- К черту работу! - крикнул он. - Я больше никогда не поеду в лабораторию. Я буду сидеть здесь до тех пор, пока не заставлю тебя передумать!
5
Вскоре Эрик почувствовал, что его терпению приходит конец. Через три дня после разговора Хэвиленда с фабермахером в лабораторию без всякого предупреждения вошел высокий нескладный человек, лет около сорока, в мятом холстинковом костюме, и стал оглядываться, часто мигая зеленоватыми глазами за толстыми стеклами очков. Увидев Эрика, наблюдавшего за ним из-за сетки, окружавшей щит высокого напряжения, человек улыбнулся.
- Хэлло, - сказал он. - А я вас и не заметил. Хэвиленд тут?
- Сегодня его не будет, - ответил Эрик, выходя за барьер.
- Скверно! Сегодня, видно, никого нет. Я уже заглядывал и к Фоксу и к Уайту. Один вы охраняете крепость.
Он уселся и назвал себя: Джоб Траскер из Мичиганского университета. Имя это было знакомо Эрику. Траскер получил докторскую степень десять лет назад и с тех пор напечатал несколько статей о разрядных лампах и высоковольтных рентгеновских трубках. Он объяснил, что явился сюда за кое-какими сведениями, так как собирается устроить собственную лабораторию для исследований атомного ядра.
- Я хотел бы сконструировать ускоритель вроде этого, - кивнул он на прибор. - И у меня есть свои соображения на этот счет. Я рассчитывал посоветоваться с Хэвилендом. Как вы думаете, когда его можно повидать?
- В начале будущей недели. Мы будем проводить испытание.
Зеленые глаза Траскера устремились на Эрика с некоторым интересом.
- Давно вы получили докторскую степень?
- Еще не получил, - ответил Эрик. - Я пока только аспирант, и эта работа будет моей диссертацией. Я ассистент Хэвиленда, Эрик Горин.
- А, помню. На днях, когда я виделся с Уайтом и Фоксом, они мне говорили о вас. Когда же вы получите степень?
Эрик пожал плечами.
- Должно быть, когда мы закончим опыт. Надеюсь, что скоро.
Траскер задумчиво молчал. Он был очень некрасив и напоминал большую нахохлившуюся птицу. Добрые, чуть навыкате глаза участливо смотрели на Эрика сквозь выпуклые стекла очков.
- Вам нравится здесь? - спросил он.
Эрик снова пожал плечами.
- Я так занят, что и не думал об этом. Я не выхожу из лаборатории и ни с кем даже не знаком. Что там, снаружи, делается - не знаю, да, кажется, и не хочу знать.
- Не беспокойтесь, еще захотите, - засмеялся Траскер, обнажив крупные редкие зубы. Смех у него был какой-то добрый и легкий. Сам не зная почему, Эрик стал проникаться симпатией к Траскеру, и чем дальше, тем больше.
- Вам придется этим поинтересоваться, - продолжал Траскер. - Впрочем, я вас понимаю. В бытность мою студентом в колледже Хопкинса знакомых у меня было хоть отбавляй. Я всюду бывал и много развлекался. И все кончилось, когда я стал аспирантом. Только после получения степени я понял, что до тех пор жил словно в тесном маленьком коконе - ел, спал, думал и интересовался только физикой. Но вы еще проснетесь, не бойтесь. Проснетесь и с треском вылупитесь из кокона. - Он лениво поднял костлявые руки и хлопнул в ладоши. - Жизнь у нас каторжная, труд наш не окупается, семья заброшена, и из-за этого чувствуешь себя негодяем, но все-таки эту жизнь ни с чем не сравнить. Я бы ни на что ее не променял. Я уже врос в эту работу, и вы тоже. - На его длинном лице появилась грустная понимающая улыбка. - Единственная наша профессиональная болезнь - это вот такая благородная жалость к самому себе, в которую я, как видите, тоже ударился. Но раз вы скоро кончите, не хотите ли перебраться осенью в Мичиганский университет?
