Орсон Кард - Игра Эндера. Голос тех, кого нет
Валентина не могла понять, кому они симпатизируют — Демосфену или же ей, Валентине Виггин. Если Демосфену — она не может им доверять. Просьба ничего не говорить Питеру означает, что собеседник прекрасно понимает разницу между ними. Между Валентиной и Демосфеном. Ей не пришло в голову, а способна ли она сама отделять его от себя или наоборот?
— Вы сказали, что он построил плот. Как долго он живет здесь?
— Два месяца. Мы думали, что он задержится здесь на пару дней, но, видишь ли, Эндер не особенно хочет продолжать обучение. Вот так.
— О, значит, я — опять лекарство.
— В этот раз мы не можем перекраивать письмо. Придется пойти на риск. Нам очень нужен твой брат. Человечество в опасности.
Валентина повзрослела и понимала, что мир действительно висит на волоске. И она слишком долго была Демосфеном, чтобы отказаться от исполнения долга.
— Где он?
— На причале.
— Где купальник?
Эндер не помахал рукой, когда увидел, что она спускается по склону холма, не улыбнулся, когда она вступила на шаткий плавучий настил лодочного причала. Но Валентина знала, что он рад встрече, потому что не сводил глаз с ее лица.
— Ты больше, чем мне помнилось, — сказала она невпопад.
— Ты тоже, — ответил он. — И еще я помнил, что ты очень красивая.
— Память часто шутит с нами.
— Нет, твое лицо осталось прежним. Просто я перестал понимать, что такое красота. Пошли. Давай уплывем подальше.
Она неуверенно посмотрела на маленький плот.
— На нем нельзя вставать в полный рост, в остальном — все в порядке. — Он перебрался на плот, как паук, опираясь лишь на кончики пальцев. — Это первая вещь, которую я сделал своими руками. Помнишь, как мы строили дома из кубиков? Питероустойчивые дома.
Валентина рассмеялась. Когда-то они развлекались, строя здания, которые стояли даже после изъятия большей части опорных конструкций. А Питер вынимал кубик-другой, и конструкция становилась настолько хрупкой, что рассыпалась при первом же прикосновении. О да, Питер был ослом, но он придавал особый вкус всем их занятиям.
— Питер изменился, — сказала она.
— Давай не будем говорить о нем.
— Хорошо.
Она переползла на плот, хотя и не так ловко, как Эндер. Он взял весло и медленно вывел утлое сооружение на середину озерца. Валентина вслух заметила, что он стал сильным и очень загорел.
— Силу я набрал в Боевой школе, а загар приобрел здесь, на озере. Много времени провожу в воде. Когда плывешь, чувствуешь себя невесомым. Я тоскую по невесомости. И еще — когда я в озере, земля вокруг загибается кверху, куда ни посмотри.
— Как будто живешь в кастрюле.
— Четыре года я и жил в кастрюле.
— Значит, теперь мы незнакомцы?
— Разве нет, Валентина?
— Нет, — сказала она, потянулась и погладила его по ноге, а потом вдруг ухватила Эндера под колено, за самое «щекотное» место.
В тот же миг он поймал ее запястье и стиснул железной хваткой, хотя его ладони были меньше, чем у сестры, а руки казались такими тонкими и слабыми. В глазах Эндера промелькнуло пугающее выражение, потом он расслабился.
— Ах да, — сказал он. — Раньше ты щекотала меня.
— Больше не буду, — сказала она, убирая руку.
— Хочешь поплавать?
В ответ она перевалилась через край плота. Вода была чистой и прозрачной — и никакой хлорки. Она немного поплавала, потом вернулась на плот и улеглась, чтобы погреться на солнышке. Оса описала круг над ее головой, а затем приземлилась рядом, на край плота. Валентина заметила ее, в другой раз она, скорее всего, испугалась бы. Но не сегодня. Пусть себе ползает по плоту, пусть жарится на солнышке.
Плот качнулся, она повернула голову и увидела, как Эндер отнял у осы жизнь одним движением пальца.
— Эта порода очень вредная, — объяснил Эндер, — они жалят, не дожидаясь, пока их обидят. — Он улыбнулся. — Я сейчас изучаю стратегию предупредительных, превентивных действий. Никто никогда не побеждал меня. Я лучший солдат, какой у них только был.
— Кто бы стал ожидать меньшего? — отозвалась Валентина. — Ты же Виггин.
— Что ты хочешь сказать?
— Это значит, что ты способен изменять мир. — И она рассказала ему про заговор.
— Сколько теперь Питеру, четырнадцать? И он уже мечтает завоевать мир?
— Он метит в Александры Великие. А почему бы и нет? Почему бы и тебе не метить?
— Мы не можем стать Александром оба.
— Две стороны одной медали. А я — металл между ними.
Произнося эти слова, она сомневалась в их правдивости. Последние несколько лет она делила с Питером так много, что научилась понимать его, несмотря на презрение. А Эндер все это время оставался воспоминанием. Очень маленький хрупкий мальчик, нуждавшийся в ее защите. Не этот темнокожий паренек с ледяными глазами, только что убивший осу… «Может быть, и он, и Питер, и я одинаковые и всегда были такими? Может быть, мы считаем себя разными просто из зависти?»
— У медали есть недостаток: когда одна сторона наверху, другая — внизу.
«Думаешь, что теперь ты внизу?» — промелькнуло в голове Валентины.
— Они хотят, чтобы я вернула тебе интерес к занятиям.
— Это не занятия, это игры. Все время игры, от начала и до конца. И они меняют правила, как только их левой ноге захочется. — Эндер вяло поднял руку. — Посмотри. Видишь ниточки, сестренка?
— Но ты ведь тоже можешь их использовать.
— Только когда они хотят, чтобы их использовали. Только когда они думают, что используют меня. Нет, это слишком тяжело. Я больше не хочу играть. Каждый раз, когда все начинает устраиваться, когда я осваиваюсь с положением вещей, когда мне становится хорошо, они втыкают еще один нож. Все время, что я живу здесь, меня мучают кошмары. Мне снится, что я в Боевой комнате, только вместо невесомости они играют с гравитацией. Все время изменяют направления. И я никак не могу опуститься на ту стену, на которую хочу попасть. И прошу, прошу хотя бы дать мне долететь до двери, но они не отвечают и все время засасывают меня обратно.
Валентина услышала злость в его голосе и решила, что она тому причиной.
— Полагаю, они привезли меня для этого. Чтобы засосать тебя обратно.
— Я не хотел тебя видеть.
— Они мне сказали.
— Я боялся, что все еще люблю тебя.
— Я надеялась на то же.
— Мой страх, твое желание — сбылись.
— Эндер, это правда. Может быть, мы молоды, но вовсе не бессильны. Если мы еще немного поиграем по их правилам, это будет наша игра… — Она хихикнула. — Я член Президентского Совета. Питер в бешенстве.
— Они не подпускают меня к компьютерной сети. Здесь вообще нет компьютеров, кроме тех, что контролируют систему безопасности и электричество. Древние штуки. Их установили лет сто назад, когда компьютеры работали автономно. Они забрали мою армию, даже мою парту, и знаешь… мне совсем не жаль.
— Ты хорошо проводишь время сам с собой.
— Не с собой. С воспоминаниями.
— Но ты, наверное, вспоминаешь себя.
— Нет. Я вспоминаю чужаков. Я вспоминаю жукеров.
У Валентины мурашки пошли по коже, как будто с холма подул холодный ветерок.
— Я перестала смотреть фильмы про жукеров. Все одно и то же.
— Я их раньше часами изучал. То, как они управляют кораблями в космосе. И знаешь, пока болтался здесь, на озере, в голову пришло одно смешное соображение. Я понял, что все сцены ближнего боя, рукопашной между людьми и жукерами, взяты из фильмов времен Первого Нашествия. Все съемки сражений Второго Нашествия — их легко отличить, потому что морские пехотинцы одеты в форму Международного флота, — не показывают самих сражений. Только мертвых жукеров, которые лежат в рубках и переходах. Никаких следов борьбы. И о той знаменитой битве, где победил Мэйзер Ракхейм, нам не показывают ни метра пленки.
— Возможно, секретное оружие.
— Нет, нет, меня не интересует, как их тогда убивали, меня интересуют они сами. Я ничего не знаю о них, а ведь предполагается, что когда-нибудь мне придется сражаться с ними. Я в своей жизни дрался не раз — побеждал в играх… и не только в играх. Побеждал потому, что понимал ход мыслей противника. По действиям угадывал замысел, план боя. И отталкивался от этого. Да, в этом я хорош. Проникновение в мысли других людей.
— Уж это проклятое семейство Виггин!
Валентина шутила, но боялась, что Эндер прочтет ее мысли, как читал мысли врагов. Питер всегда понимал ее — или думал, что понимал, — но сам был такой свиньей, что ей не приходилось стыдиться, когда он угадывал даже самые грязные мысли. Но Эндер… Валентина не хотела, чтобы он понял ее, не хотела обнажаться перед ним. Ей будет стыдно.
— Ты думаешь, что не сможешь разбить жукеров, если не поймешь их?
— Все еще серьезнее. Одиночество и безделье располагают к самоанализу. Я пытался разобраться, почему так себя ненавижу.
