Орсон Кард - Игра Эндера. Голос тех, кого нет
— Другими словами, дать им карт-бланш.
— Я знаю, что Демосфен кажется опасным, особенно потому, что у него, вернее, у нее так много последователей. Но куда важнее то, что мальчик, а он куда более честолюбив, выбрал для себя взвешенную, умеренную, мудрую позицию. И еще — пока они просто говорят. У них есть влияние, но нет власти.
— По-моему, влияние и есть власть.
— Как только станет ясно, что они сбиваются с круга, мы выдадим их.
— Это может сработать только в ближайшие несколько лет. Чем дольше мы ждем, тем старше они становятся.
— Ты знаешь, что русские выдвигаются к границе. Всегда существует вероятность, что Демосфен прав. И потому…
— Лучше иметь его рядом, под рукой. Хорошо. Мы скажем, что они чисты. Но слежку продолжим. И, конечно, надо найти способ успокоить русских.
Несмотря на постоянно возникающие сложности, Валентине нравилось быть Демосфеном. Ее колонку теперь публиковали почти все информационные каналы страны, и было очень приятно следить, как огромные суммы накапливались на счетах ее поверенных. Время от времени они с Питером вносили пожертвования в фонды кандидатов или партий. Тщательно рассчитывали размер вклада: цифра должна быть достаточно большой, чтобы ее заметили, и достаточно скромной, чтобы у кандидата не создалось впечатления, что его подкупают. Валентина получала теперь столько писем, что одна из фирм, для которой она писала, наняла секретаршу, чтобы отвечать на всякую бумажную мелочь. Много радости доставляли письма от важных людей из американского или международного правительства, иногда дружелюбные, чаще враждебные, и всегда автор пытался осторожно выяснить, что у Демосфена на уме. Эту корреспонденцию они с Питером всегда читали вместе. Их смешило до слез, что такие письма пишут детям и даже не подозревают об этом.
Временами Валентине становилось стыдно. Отец регулярно читал Демосфена и не читал Локи, даже слышать о нем не хотел. За обедом он очень часто цитировал и одобрял очередное заявление Демосфена. Питер ухмылялся: это нравилось.
— Смотри-ка, и простые люди слушают нас.
Но Валентине казалось, что это унижает отца. Если бы тот узнал, что статьи писала она, да еще не веря в половину собственных утверждений, он был бы пристыжен и рассержен.
Однажды в школе она чуть не втравила их в неприятности. Учитель истории задал написать сравнительную характеристику взглядов Локи и Демосфена, опираясь на их последние статьи. Валентина по беспечности настрочила прекрасную аналитическую работу. И ей потребовалось два часа, чтобы уговорить директора не публиковать ее эссе на том же самом канале, где начинал когда-то печататься Демосфен. Питер был в бешенстве:
— Ты пишешь совсем как Демосфен. Вы слишком похожи. Мне следовало бы убить Демосфена сейчас, ты выходишь из-под контроля.
Питер часто приходил в ярость по пустякам. Но куда больше брани ее напугало молчание. Демосфен получил приглашение занять место в Президентском Совете по Образованию Будущего. Престижная синекура. Валентина думала, что Питер обрадуется, но вышло наоборот.
— Откажись, — сказал он.
— Почему? — удивилась она. — Это будет совсем нетрудно, и они сказали, что, уважая стремление Демосфена сохранить инкогнито, будут проводить заседания по компьютерной сети. Это делает Демосфена респектабельнее и…
— …И ты счастлива, что получила приглашение раньше меня.
— Питер, но это же не ты и я. Это Демосфен и Локи. Мы их придумали, только и всего. Они не настоящие. Да и, кстати, приглашение вовсе не означает, что Демосфен им нравится больше, чем Локи. Просто Демосфена поддерживает больше народу. Ты же знаешь, что это правда. Это назначение должно польстить шовинистам и всем, кто кричит о «красной угрозе».
— Все должно быть наоборот. Это Локи должен пользоваться уважением.
— Так он и пользуется! Настоящее доверие всегда приходит позже, чем официальное признание. Питер, не злись на меня за то, что я хорошо исполняла твои распоряжения.
Но он все же дулся несколько дней, и с тех пор ей пришлось самой изобретать темы для выступлений, потому что Питер перестал говорить, о чем надо писать. Наверное, он считал, что от этого статьи Демосфена станут хуже и тот начнет терять популярность, но вышло так, что перемены к худшему никто не заметил, если она вообще была. И скорее всего Питера еще больше разозлило, что Валентина не прибежала к нему, моля о помощи. Она была Демосфеном так долго, что уже не нуждалась в подсказках.
И поскольку переписка с другими политически активными гражданами росла, она начала узнавать много нового, получать информацию, практически недоступную обычной публике. Некоторые военные, писавшие ей, иногда выдавали ей секретную информацию, сами того не желая. Они с Питером складывали кусочки мозаики и получали интересную и довольно жуткую картину деятельности стран Варшавского Договора. Русские действительно готовились к войне. К долгой, кровавой наземной войне. Демосфен не ошибался, когда заподозрил страны Варшавского Договора в заговоре против Лиги.
Итак, Демосфен обрел собственную жизнь. Время от времени, особенно сочиняя статьи, она ловила себя на том, что думает, как Демосфен. Что соглашается с позицией, которую только что тщательно сконструировала. А читая статьи Локи, иногда просто удивлялась, как это он не видит, что происходит на самом деле.
Наверное, когда носишь маску, она рано или поздно прирастает к лицу. Валентина испугалась этой мысли, обдумывала ее несколько дней, а затем использовала в статье, чтобы доказать: политиканы, уступающие русским во имя мира, обязательно кончат тем, что станут их рабами, — не смогут выйти из привычной колеи. Это был хороший удар по правящей партии, и она получила много интересных писем. И уже не боялась, что до определенной степени стала Демосфеном. Он намного умнее, чем они с Питером рассчитывали.
* * *Графф ждал ее у ворот школы. Стоял, прислонившись к своей машине. Полковник был в штатском и здорово набрал вес за этот год. Потому она его не сразу узнала. Но он двинулся ей навстречу, и Валентина все же вспомнила его имя, прежде чем он успел представиться.
— Я не стану больше писать писем, — сказала она. — Мне и первого не следовало писать.
— Тебе не нравятся ордена?
— Не очень.
— Поехали со мной, Валентина.
— Я не сажусь в машину к незнакомым людям.
Он протянул ей бумагу. Это было разрешение, подписанное ее родителями.
— Хорошо. Куда мы едем?
— Повидать одного молодого солдата, проводящего отпуск в Гринсборо.
Она села в машину.
— Эндеру только десять, — сказала она. — А вы утверждали, что он сможет получить первый отпуск, только когда ему исполнится восемнадцать.
— Он перескочил через пару ступенек.
— Так у него все хорошо?
— Спроси его самого.
— Почему только я? Почему не вся семья?
— Эндер воспринимает мир по-своему, — вздохнул Графф. — Мы едва уговорили его встретиться с тобой. Питер и родители не интересуют его. Видишь ли, жизнь в Боевой школе была очень… насыщенной.
— Вы хотите сказать, что он сошел с ума?
— Наоборот, он самый разумный человек из всех, кого я знаю. И прекрасно понимает, что родителям вовсе не хочется воскрешать давно похороненную привязанность. Что же касается Питера, мы даже не предлагали встретиться с ним, лишив Эндера возможности послать всех к черту.
Они свернули как раз за озером Брэндит и ехали по дороге, которая то взбегала на холмы, то спускалась с них, пока не добрались до ограды. За ней на вершине холма виднелся домик из белого камня. Дом стоял на перешейке между озером Брэндит и маленьким пятиакровым частным озерцом.
— Это поместье принадлежало фирме Мэдли. «Мойтесь туманом!» Знаешь? — сказал Графф. — Международный флот купил его с торгов двадцать лет назад. Эндер настоял на том, чтобы ваша беседа не прослушивалась. Я обещал ему, что так и будет, а чтобы обеспечить полное уединение, мы отправим вас разговаривать на озеро — на плот, который он построил своими руками. Но предупреждаю, потом я задам несколько вопросов. Ты, конечно, можешь не отвечать, но я надеюсь, что ты все же ответишь.
— У меня нет купальника.
— Найдем.
— С маленьким микрофоном, да?
— Мы должны хоть немного доверять друг другу. Например, я прекрасно знаю, кто такой Демосфен.
Дрожь страха пробежала по телу, но она смолчала.
— Мне рассказали, когда я прилетел сюда из Боевой школы. Сейчас только шесть человек во всем мире знают, кто вы такие. Я не говорю о русских: только Бог ведает, до чего им удалось докопаться. Но Демосфену нечего бояться нас. Демосфен может быть уверен в нашей скромности. Так же, как я верю: Демосфен не расскажет Локи обо всем, что случилось сегодня. Взаимное доверие, да?
