Далия Трускиновская - Дайте место гневу Божию (Грань)
– Так уж с первого взгляда? – не поверил Фесенко. Впрочем, в его глазах уже читался живой интерес к теме беседы, а мне только того и требовалось.
– Ну вот хотя бы только что! Иду к вам – и вижу, как из вашего дома выходит женщина. Не женщина, а взрыв на лакокрасочной фабрике. Я могу держать пари, что она привлекает к себе внимание не самых законопослушных граждан… – я призадумалась и вдруг произнесла каким-то не своим голосом: – … и ее ждут крупные неприятности…
– Какие еще неприятности? – Фесенко даже приподнялся над стулом.
– Которые она сама к себе притянула…
Я сперва услышала эту фразу, словно кто-то раньше меня ответил на вопрос частного детектива. Мне оставалось только повторить.
– Вы знаете эту женщину?
– Нет, откуда?
– Так почему вы утверждаете?..
Голос Фесенко стал жестким, как раз таким, как при допросе бестолкового и явно заготовившего плохо продуманное вранье свидетеля. Слава те Господи – ему бы провести столько удачных допросов, сколько их было в моей биографии!
Две фразы произнес Фесенко, в общей сложности – восемь слов. Но – как он их произнес? Так, что и воробью по ту сторону подоконника стало ясно – женщина вышла за пять минут до моего прихода из этого самого кабинета!
Стало быть, неприятности мне вовсе не примерещились!
Ну, вот я напала хоть на какой-то след…
– Ничего я не утверждаю. Просто очень велика вероятность, что эта женщина сама себе устроит кучу неприятностей. Когда человек так одевается – значит, он поклонник крайностей. Эта женщина может из-за ерунды поссориться с начальством, или устроить скандал в магазине, или даже влезть, прости Господи, в предвыборную кампанию… – так я попыталась применить к своему прозрению доводы рассудка. Предвыборная кампания, на мой взгляд, была уже крайней степенью нравственного падения даже для базарной скандалистки. Но по взгляду Фесенко я поняла, что как раз эта чушь оказалась прямым попаданием – «стихийное бедствие» наверняка было местной политической знаменитостью…
– Ну, вот вы и проговорились. Вы ее знаете, – с понятным удовлетворением сказал Фесенко. – А теперь забудем о пяти тысячах, о бухгалтерше на седьмом месяце, о вашем сегодняшнем приезде в Протасов, и поговорим по существу.
– Я вас слушаю.
Очевидно, он ожидал, что я буду сопротивляться, громоздить одно вранье на другое, потребую, наконец, вызвать сюда милицию! Такого удовольствия я ему не доставила.
Он начал этот разговор – вот пусть говорит и дальше.
– Ну… Ну, тогда слушайте. Я не знаю, вы сами суете нос в дела Черноруцкой, или вас попросили помочь, – подробности меня не касаются. Допустим, попросили.
– Допустим, – согласилась я, внутренне ликуя – он сам, добровольно, без принуждения и гипноза, произнес фамилию «стихийного бедствия».
– Не возражаю. Ну так вот – будем считать попытку дать мне взятку крайне неудачной.
Я чуть было не спросила – царь небесный, какую еще взятку?!? Но если не задавать вопросов, человек все прекрасно выболтает и сам. Особенно – бывший следак, который привык вести у себя в кабинете не беседы, а допросы по стандартной схеме «вопрос-ответ». До него еще не скоро дойдет, что мы общаемся по какой-то другой схеме…
– Я стою больше, чем пятьсот долларов, – продолжал он. Тут до меня дошло – он решил, что его нанимают вести розыск несуществующего подлеца только для того, чтобы иметь возможность вручить ему авансом за будущие труды стандартную цифру – десять процентов от суммы долга.
– Может быть, есть сумма, с которой мы могли бы начать серьезный разговор? – спросила я.
– Не тот случай. Давайте расстанемся по-хорошему. Я лично – понимаете, лично, – помогаю Черноруцкой. И она ни к кому другому обращаться не станет, пока я жив, – уже совсем по-человечески сказал он. – Не надо под ее подкапываться. Она действительно не виновата. Она никому не платила, никого ниоткуда не приглашала. Поищите в другом направлении.
– Другое направление – это где?
– По-моему, всюду. Ведь он не первый год этим бизнесом занимался. До того, как погибла Лариса, он уже успел наладить каналы. Когда за него взялась Черноруцкая, многие задумались о своих собственных покойниках. Я думаю, вам прежде всего следует изучить его персональное кладбище за последние десять лет.
– Да уж пробовали, – наугад брякнула я. Получилось довольно жалобно.
Фесенко прищурился.
– Было бы интересно, если бы вы наняли меня для раскопок на этом кладбище, – заметил он. – Не желаете?
– Не мне решать.
– А жаль! – почему-то мысль о кладбищенских раскопках его развеселила.
– А почему вы решили, что речь идет именно об этом? – спросила я.
– Ну… – вдруг его осенило. – Она еще что-то раскопала?!
– Допустим.
– Так быстро?
– Допустим.
И тут он встал за столом и уперся в столешницу кулаками.
– Не люблю блефа. Ни в какой форме. Поняли?
Я тоже встала.
– И я не люблю.
– Но ведь приходится? Не умеете, а приходится! Не получается прямо на ходу нафантазировать, да? Не получается? Ах вы, бедняжка моя!
– А вы – старый провокатор.
Это вылетело без малейших усилий разума – само, как «уа!» у безмозглого младенца.
Мое подсознание, которое и было на самом деле профессиональным свидетелем, время от времени подающим голос, первое уловило попытку выманить у меня какие-то сведения. Какие? Похоже, Фесенко забеспокоился, что «стихийное бедствие» заварило какую-то новую кашу, а ему не доложилось. Вот и решил перейти в подлое наступление – а что, если я расколюсь?
– Раз я – старый провокатор, то и разговаривать нам больше не о чем! – отрубил он.
– Удачи!
С тем я и убралась, не забыв прихватить расписку на пять тысяч зеленых.
Добыча моя была такова: «стихийное бедствие» по фамилии Черноруцкая, бизнес с каналами и персональное кладбище.
Я не сомневалась, что смогу пересказать бригаде этот странный разговор близко к тексту. Но к ее появлению я хотела точно установить, откуда взялся Фесенко Александр Ильич, и для этого мне срочно требовался телефон.
Проще пареной репы – обзвонить все районные управления внутренних дел, задавая один и тот же вопрос: не подскажут ли, где найти майора Фесенко, срочно нужен! И когда я услышу, что такой тут больше не работает, задача в какой-то мере будет выполнена. Если же удастся установить, с какого конкретно времени не работает, то я, возможно, одновременно пойму, когда он в защите интересов Черноруцкой перегнул палку. Хотя причина ухода может оказаться и банальной – денег захотелось, спокойной жизни захотелось, свободы захотелось…
