Мариэтта Шагинян - Месс-Менд, или Янки в Петрограде
Сердце его сжалось, и холод прошел по коже. Вот эту необыкновенную, удивительную, трижды милую страну должен он помочь разрушить, залить кровью, обесплодить, наводнить врагами! Этих гениальных и милых, со всех концов света пришедших сюда людей с благородными лицами, с горячими глазами, со счастливой улыбкой должен он предать и убить из-за угла!
Он знал, что прежней ненависти в нем нет ни капли. Он знал, что дух старого Морлендера веселится в нем, как и его собственный, восхищается чудесным зрелищем труда, только что виденным в поселке.
- Отец влюбился бы в них, как и я, - прошептал он уверенно. - Какого черта он стал бы преследовать их!.. Да полно, уж не убит ли он не ими, а _кем-нибудь другим_?
В ту же секунду он почувствовал, как волосы у него на затылке зашевелились от ужаса.
Стоп! Шофер затормозил перед темной дверью общежития. Рядом мелькнула все та же старуха-нищая.
Медленно сошел Василов на землю и медленно поднялся по лестнице своего дома. Он столько пережил за сегодняшний день, что даже женщина, поджидавшая его наверху, показалась ему теперь добрым товарищем. Как хорошо было бы сказать ей всю правду! Он не знает, что сделали с ее мужем. Он не знает, что сделают с ним самим.
Постучав и не получив ответа, Василов нажал дверную ручку и вошел в комнату.
Было совершенно темно, занавеси на окнах спущены. Миссис Василова, судя по ее ровному дыханию, уже спала.
Василов нащупал свой письменный стол и зажег лампочку. На столе был приготовлен ужин и стакан холодного чая. Кровать раскрыта, на подушке чистая ночная рубашка, на коврике мягкие туфли. Он окинул взглядом все эти удобства и невольно улыбнулся. Вот они, достоинства семейной жизни!
Василов скинул пиджак и пыльные башмаки. Он с наслаждением закурил бы и уже протянул руку к зажигалке, как вдруг остановился. Эта женщина... кто бы она ни была, ей все-таки может быть неприятен табачный дым. Он с наслаждением помылся бы, но стук может разбудить ее... Возмутительно! Остается только раздеться и спать. Вот они, неудобства семейной жизни!
Василов осторожно сел на кровать и задумался. Нервы его не хотели успокаиваться. Он был взвинчен, взбудоражен, зажжен. Он перешел от восторга к мрачному отчаянию. Он спутался. Он не знает, что делать. С тоской хрустнул он пальцами и в ту же минуту услышал тихий шепот миссис Василовой:
- Тони...
В мурлыкающем, сонном голосе было такое очарование, что Василов невольно поднялся с места. Он помянул про себя черта - в тысячный и последний раз за этот день, - на цыпочках перешел установленную им пограничную полосу и остановился у кровати своей жены.
Она спала. В слабом свете электрической лампочки чуть виднелось очаровательное существо, едва прикрытое батистом и кружевами. Одну руку она положила на грудь, другую закинула под голову. Рот ее полуоткрылся, каштановые локоны упали на глаза, от ресниц легла на щеки темная тень, еще более сгустившая сонный, как у спящего ребенка, румянец. Надо сознаться, Артур Морлендер не спешил покончить с этим зрелищем, тягостным для каждого честного женоненавистника.
Миссис Василова глубоко вздохнула во сне и улыбнулась, блеснув жемчужной полоской зубов. Нижняя губка ее оттопырилась с детской капризностью. Она снова пробормотала:
- Тон-ни... - и повернулась на другой бок.
Василову безопаснее было бы отойти заблаговременно на тыловую позицию. Но он подкрепил себя мыслью о том, что ему надлежит как следует изучить своего врага.
"При ближайшем рассмотрении вещи часто-оказываются совсем другими! подумал он фарисейски. - В конце концов, я имею на это право, поскольку она не предусмотрена в данных мне инструкциях".
Счастливая мысль об инструкциях внушила ему новую идею. Не может ли он, сославшись на этот непредусмотренный, возмутительный, мешающий и стесняющий его факт - жену, выдающую себя за его собственную, - вообще отказаться от выполнения инструкций? Пусть Кресслинг пеняет сам на себя!
Он оперся рукой о стену над самой головкой своей жены, а другую для равновесия осторожно сунул под подушку и замер в весьма неудобной позе.
Между тем в лице спящей красавицы произошло магическое изменение. Ресницы и ноздри ее затрепетали, губы сжались, брови сдвинулись. Она еще раз вздохнула, широко раскинула руки и вдруг обвила ими шею Василова.
Артур Морлендер побледнел и похолодел, как мертвец.
- Кэт, вы проснулись? - сказал он глухо. - Простите меня... Пустите меня.
Но Кэт не пускала его. По-прежнему закрыв глаза и не стряхивая с лица кудрей, она все ближе нагибала к себе белокурую голову Морлендера; она нагибала ее до тех пор, покуда губы его не коснулись ее лица.
Будь мой роман греческой трагедией, в этом месте должен был бы появиться потрясенный хор женоненавистников с приличными случаю угрожающими и оплакивающими стихами и посыпанием волос (или лысин) пеплом. Однакоже в романе моем ничего подобного не случилось, и если сердце мистера Морлендера бешено колотилось в эту минуту, презирая всякие нормальные медицинские темпы, то часы его, движимые хладнокровным механизмом, стучали совершенно так, как и раньше.
- Кэт; простите меня, простите меня! - шептал Морлендер, покрывая ее поцелуями. - Я... о, простите меня!
Он не мог говорить. Он был сражен, как бурей. Высвободив руку из-под подушки, он откинул локоны со лба своей мнимой жены, дрожащими пальцами провел по ее лбу и щекам, приподнял за подбородок ее лицо, пораженный открытием невиданного чуда.
Артур Морлендер ни одной женщины никогда не любил до этого вечера. Артур Морлендер впервые встретился с единственным и величайшим чудом земного шара, именуемым женщиной. И вдруг он почувствовал, как его непереносимое волнение разрешилось бурей слез, заструившихся у него по щекам.
В ту же минуту Вивиан подняла ресницы. Глаза их встретились. Морлендер отшатнулся и вскрикнул. Он встал, закрыл лицо и, как лунатик, зашагал к себе. Он сел на свою кровать, не разжимая рук, и будет так сидеть до самого утра.
Я не имею ни малейшего намерения дежурить около него и, что еще хуже, замораживать вместе с собой читателя, а потому прямо скажу, что творилось у него на сердце. В иные минуты человек воспринимает с почти звериной чуткостью. Всеми нервами своего потрясенного существа Морлендер увидел взгляд ненависти, сверкнувший на него из фиалковых глаз миссис Василовой. В ту же секунду ему стало ясно, что она такая же Кэт, как он - Тони.
Вивиан лежала у себя тихо, как мышь. Грудь и шея ее были закапаны слезами Морлендера. Прикусив нижнюю губу, Вивиан смотрела в темноту остановившимися глазами. Она выдала себя Морлендеру! Она лукавила с мерзким стариком, она была готова на все, чтоб отомстить, - и она не посмела солгать Морлендеру! Ни за что на свете, ни для какой мести не смогла бы она продолжать придуманную комедию...
