Радий Радутный - Мозаика странной войны
Проснулся Пилот от легкого, едва уловимого дыхания ветерка на обнаженном плече. Он поднял голову — осторожно, чтобы не разбудить прижавшуюся к нему женщину — и встретился взглядом с Младшим. Тот смотрел с таким же нежно-озабоченным выражением. Женщина обнимала их обоих.
Мгновение спустя она тоже открыла глаза — и улыбнулась.
— Доброе утро!
— Это утро? — отозвался Младший. — После такой ночи я уже ни в чем не уверен.
— Тебе понравилось?
— Ничего подобного я даже представить себе не мог! — искренне воскликнул тот.
«Наверняка, искренне», — с завистью подумал Пилот.
— А тебе? — женщина с тенью беспокойства повернулась к нему. — Тебе понравилось?
— Потрясающе! — бодро ответил он. — Мне жаль, что все закончилось.
— Я готова продолжить, — женщина улыбнулась — радостно и удовлетворенно.
Они продолжили — и снова Пилот потерял счет времени и оргазмам, и снова дикое, непередаваемое наслаждение охватило его, наполнило каждую клеточку тела, одновременно оглушая и обостряя все чувства, и снова они стали единым целым — и снова все закончилось.
А когда местное солнце уже поднялось в самый зенит, когда все трое уже лежали без сил и без мыслей, из одиноко замершей на берегу машины донесся писк.
Пилот встал со стоном, покачнулся, под дружные улыбки оставшихся, и нетвердым шагом двинулся к самолету. Писк тем временем становился все настойчивее и громче. Пилот подошел ближе — и улыбка медленно сползла с его лица. Машина, поврежденная, разбитая и с трудом дотянувшая до земли, все еще верно служила ему, предупреждая о множестве…
ПЕРЕХОДОВ!!!
В ясное небо этой Земли вторглись уже не менее сотни летательных аппаратов, а регистратор все попискивал и попискивал, и не выказывал ни малейшего желания заткнуться.
— Подъем! — в панике заорал Пилот. Это было единственное, что пришло ему в голову.
Для того, чтобы объяснить ситуацию Младшему, хватило нескольких слов. Женщина, поняв по интонациям, что дело серьезное, молча замерла рядом.
— Младший! — Пилот, наконец, сориентировался. — Все, что может здесь пригодиться — выбрасывай из машины.
— Что?
— Ну — консервы, инструменты, оружие!
Сам он бросился к заднему сиденью, сорвал с турели все еще болтающийся там пулемет и, не оглядываясь, бросил в траву позади себя.
— Я попытаюсь их отвлечь. Вы — маскируйтесь. Все железо — в озеро, потом достанете. Сами спрячьтесь под деревьями. Они наверняка будут искать вас живыми — я так думаю.
— Нас?
Пилот остановился и тоскливо взглянул в глаза Младшему.
— Если машина взорвется, и в пепле найдут фрагменты органики…
Он пожал плечами. Женщина ахнула и испуганно прикрыла рот рукой.
Через несколько минут все, что можно было сорвать с машины за короткое время, было сорвано и беспорядочной кучей свалено на траву. Никто больше не сказал ни слова. Все так же молча Пилот обнял подругу, прижал к себе, поцеловал в лоб и прыгнул в кабину.
Сколько у нас времени? — вдруг прошептала ему прямо в ухо женщина.
Пилот вздрогнул.
— Лет десять есть?
Он промолчал.
— Пять? Три? Год?
Пилот снова пожал плечами и захлопнул дверь.
«Бедная девочка, — подумал он, запуская двигатели. — Если Ангел с Демоном устроили на Земле, где ты родилась, микро-Армагеддон, то…». С некоторым усилием прогнав из головы эту мысль, он засунул руку в перчатку управления, и только один раз оглянулся. Младший уже перетаскивал все металлическое к озеру.
На радаре уже мелькало множество точек. Пилот развернул машину в сторону наибольшего скопления и толкнул перчатку вперед. В разбитых окнах запел ветер, затем музыка превратилась в яростный рев, вихри начали врываться в кабину, отрывать все, что почему-то еще не было оторвано, и молниеносно высасывать наружу.
Вскоре показался и первый налетчик. Пилот оказался прав — это были не бомбардировщики, а довольно большие, неуклюжие с виду аппараты, явно предназначенные для высадки десанта. Множество люков и огромная аппарель сзади ясно подчеркивали их предназначение. Оставалось только молиться, что их конструкторы не рассчитывали на нападение одинокого истребителя.
Вскоре оказалось, что рассчитывали, да еще как!
Хвост ближайшего к Пилоту транспорта вдруг расцвел огоньками очередей, множество трасс разрезали воздух выше, ниже и по обеим сторонам от кабины. Где-то внизу послышался глухой удар, и машину встряхнуло.
— Ого!
Сейчас, когда беречься от смерти особого смысла не имело, Пилот позволил себе развеселиться и даже расхохотаться. Он бросил машину вверх, вниз, увернулся от очереди из чего-то крупнокалиберного, и, на мгновение поймав в прицел борт транспорта, нажал спуск. Коротко рыкнула двадцатимиллиметровка. Снаряды вскрыли легкую броню, как нож консервную банку, и из развороченного борта посыпались вниз черные фигурки. Потрясенный Пилот дернулся, машина рыскнула в сторону — и это спасло его от неминуемого столкновение.
Борт следующего транспорта уже ощетинился десятком высунутых сквозь лючки автоматов, быстро-быстро замелькали красные язычки очередей — и лобовое стекло мгновенно помутнело, а затем и вовсе рассыпалось.
Пилот мгновенно лишился глаз. Воздух ударил его в лицо с нокаутирующей силой, вырвал из кресла и, протащив сквозь утыканную осколками раму заднего стекла, выбросил наружу. Машина, почему-то не сбившись с курса, ударила транспорт в бок.
И с черной вспышкой, ослепляющей даже пустые глазницы, прожигающей тело до самых костей, излучающей смертоносный поток частиц, с грохотом ударной волны, сметающей все, что не сумела сжечь вспышка, с электромагнитным импульсом, взрывающим двигатели у всех транспортов, неосторожно оказавшихся в радиусе сотни километров, со всем этим, вместе взятым — война для Пилота оказалась оконченной.
Эпизод 40
Сознание вернулось к Пилоту непривычно легко и непринужденно, словно операционная система при включении Ящика, и ощущения эти были прекрасны. У него снова была цель и не было лишних мыслей, а все переживания казались мелочью и не заслуживали не то, что внимания, а даже легкого воспоминания.
Он встал из клоновой ванны — влажные капли быстро высыхали на упругой, обновленной и армированной высокомолекулярным пластиком коже, налитые силой и амортизирующей жидкостью мышцы прекрасно слушались, — медленно повернул голову и шагнул вперед. Он уже знал, что должен был увидеть, и знал, что следует сказать в этом случае. Он знал — и для этого не нужно было ни думать, ни решать, ни… в общем, ничего.
С чувством глубокой благодарности и спокойной уверенности он поклонился и сказал:
