Василий Щепетнёв - Хроники Навь-Города
Опустилась она плавно, полного ведра не расплескав. Ведра, правда, не было при ней, ни полного, ни пустого, но традиционное пожелание она выполнила.
Полянка потихоньку зарастала мелким осинником. Грибов, увы, нет. Нет — будут, приходи через неделю, кругами встанет осиновая ярь; приходи, собирай да поминай добрым словом проказливую Панночку, что летела-летела и села.
Она выпустила кота погулять. На удивление, путешествия давались котику легко. Привычка, должно быть. С ним они друзья давние. Сначала она попробовала Средство на себе, потом на коте, потом забыла. И вспоминать не хотела никак. Горько то воспоминание. Наделять другого человека бессмертием, пусть даже бессмертием третьего рода, вот как у неё, — всё равно что пересадить кому-то собственную голову. Нет, своя останется на месте, с этим полный порядок, но видеть, как меняется личность, становясь твоей копией… Первый год это кажется замечательным, десятый — сносным, живут же на свете близнецы, на пятом десятке подкрадывается тревога, а к исходу века она превращается в ужас, постоянный, неумолчный вопль. И что делать? Разбежаться? Но куда ни кинься, всегда есть вероятность наткнуться на самоё себя. Дуэль теней. Она её выиграла. Или проиграла — как посмотреть.
Кот вернулся, готовый к новым путешествиям. Нет, дружок, больше ничего такого. Обычное псевдотрёхмерное перемещение из пункта П (поляна) в пункт К (Крепость).
Кот согласился и на обычное перемещение. Лишь бы в котомке. С веками он стал большим лентяем. Ничего, гулять так гулять — и она закрыла котомку перед кошачьим носом.
— Ножками, сэр Мышелов, ножками. Хотя бы пару миль.
Сэр Мышелов неохотно пошёл рядом. Молодильных яблок он не ел, ему и так было хорошо — матёрый котище в полном расцвете сил. Матёрость его выражалась не в размерах — он был невелик даже по кошачьим меркам, тощ, но быстр и бесстрашен. Когда ещё водились воробьи, он, прыгая на взлетающую стайку, умудрялся хватать по три птички зараз. На земле он не ловил их из какого-то кошачьего принципа — именно за это Панночка пожаловала ему кошачье рыцарство.
Когда воробьи исчезли (некоторые употребляли термин «вымерли», но Панночка, хоть и не спорила, считала иначе), кот взялся за мышей. Потом за крыс. На равных бился с Рыжим Лисом, после чего подружился — не разлей вода — и очень горевал о смерти друга, а всё лисье семейство было у него под негласной охраной. И вот такому замечательному существу намекают о необходимости марш-бросков? Да он тридцать три мили пробежит, была бы нужда.
Нет, лучше бы её не было.
Спустя три мили он остановился и, взглянув в лицо хозяйки, мяукнул. Нет, кот не устал — просто почувствовал неладное.
Почувствовала и она — опять размытое, неоформившееся зло.
Странно. Она ожидала увидеть осаждённый замок, услышать запах серы и пироксилина, но вся округа полна была видимым покоем, довольством, безмятежностью.
Невидимым было лишь зло. Она чуяла след — остывший, размытый, ведущий в никуда.
Никуда — именно то место, которого она боялась все эти тысячелетия.
Боялась и мечтала о нём.
Молча она подхватила кота, сунула в котомку и быстрым, решительным шагом поспешила к Крепости, на ходу перестраивая косточки, сухожилия, мышцы. Не из кокетства, нет, но, быть может, ей понадобится и телесная проворность. Сил ей это прибавит на одну миллионную, но и миллионная доля иногда может оказаться решающей.
Нет, не стоит обманывать себя. Причина в ином. Если ей придётся умереть (как странно это звучит — «умереть»), то она предпочитает умереть молодой. По крайней мере внешне.
Кот чувствовал происходящие в хозяйке изменения. Её дело. Сам он всегда ждёт схватки с кем и с чем угодно, и потому от усов до кончика хвоста в нём не найдётся и следа расслабленности. Когти, правда, не мешает поточить, для этого в котомке лежала особая чурочка железного дерева, и кот принялся методично готовиться к бою.
Панночка же шла деловитою походкой крепкой старушки. Должно быть, отправили её в Крепость передать какому-нибудь кадету письмо от родных, простой подарок — бельё, носки, вязаный подшлемник, в общем, что-то маловажное, как раз для старушечьей службы.
Внешний дозор так и оценил Панночку — одинокая старуха — и не стал раскрывать ради неё засаду. Панночка же, разглядев стражников, несмотря на всю их маскировку, решила, что Крепость живёт в полном неведении и беспечности. Будь она недругом (как знать, может, и будет), она бы этот дозор сняла, как снимают созревший подсолнух, не прибегая ни к магическим, ни к герметическим силам. Просто подкралась бы да посворачивала головы.
Мельчает рыцарство.
Второй дозор, конный, вежливо остановил её, спросил, куда да к кому.
— В Крепость Кор, милок, насчёт, значит, денег попросить за зятя. Зять, чтоб ему моих годков половина, сдуру занял под землю денег, решил мельницу ставить. Какую мельницу, если у нас их три в округе? Откуда зерна на всё сыщется? Не послушал, говорит, новые времена, мир, меньше воинов — больше крестьян, а больше крестьян — больше зерна. Может, оно и так, только урожай в том году был плох, да и к новому мельнику не каждый пойдёт. Вот и не добрал денег. А заём плати. В этом году, чую, урожай будет добрый, я по урожаю первая в нашей деревне, так что если денег перезанять, к зиме мы бы всё вернули, да и с мельницей остались. А мне и говорят, на доброе дело в Крепости Кор денег не пожалеют. А разве есть добрее дело, чем мельница? Крестьянам польза, всем польза, а вреда никому… — Она бы ещё долго рассказывала про мельницу, про урожаи, про историю с матерью зятя, как она, несчастная, ногу сломала, и теперь вместо помощи одно расстройство, так ведь живую в землю не зароешь, но старший патрульный махнул рукой.
— Иди, иди, бабуля.
Даже котомку не посмотрел. А вдруг в ней, кроме кота, заразный порошок? Посыплешь его, и все покроются злой коростой, а кто и умрёт. Впрочем, это Крепость Кор, тут с детства к напастям заразным приучают, подобное подобным.
Насчёт урожая она не врала, в самом деле чуяла, да не за год, это действительно деревенской старухе в силу, но здесь, у Крепости, будущее застлал туман. То проглядывали тучные поля, то — пепелища, а чаще — непроглядный мрак. Неладны дела в Крепости, и хуже всего — сонный покой над нею. Что видит она, конечно, не каждый маг заметит, но всё-таки… А в Крепости просто никаких нет магов. Совершенно.
Прийти в Крепость да сказать:
— Командор, Командор, вам маг нужен?
Что ответит Командор? Спросит лицензию Лиги? А у неё, у Панночки, нет лицензии. Она — Панночка, и этим всё сказано. Самый древний маг Лиги имел силы меньше, чем у неё в мизинце. Почему, интересно, сравнивают с мизинцем, а не, скажем, с… Впрочем, не важно. Хорошо, станет она местной жрицей. Панночкой. Возьмёт власть — в отличие от Фике совершенно бескровно, через пару поколений рыцари с радостью вручат ей все заботы, оставив себе развлечения — походы, турниры, битвы. Но ещё через три поколения ей всё надоест, но Крепость Кор будет не рыцарским Домом, а этаким домом отдыха и развлечений, и без неё не простоит и года — придут злые соседи и полонят. Нет, перед миром она отвечает только за себя саму. Даже кот — зверь, что гуляет сам по себе. Собаку бессмертной она бы сделать не осмелилась. Вдруг — ну, вдруг — она найдёт здесь свой исход, каково же было бы бессмертному псу вечно тосковать о хозяйке?
