Владимир Васильев - Лик Чёрной Пальмиры
Тьма подтверждает заслуги своего адепта.
Свет признает сие и не чинит препятствий.
Инквизиция свидетельствует: да станет так.
Дано:…»
Дата стояла вчерашняя.
— Ого! — Лайк шевельнул бровями. — Даже так?
— Если потрудишься и поворошишь вероятности, — глухо промолвил Завулон, — поймешь, от чего уберег он Иных на Марсовом поле. То, что Турлянский знал эту чокнутую питерскую чародейку, — неслыханная удача. Впрочем, хватит об этом. Скажи лучше, ты не знаешь в Москве какого-нибудь места наподобие «Виктории»? Желательно поближе к Таганке.
Лаик рассмеялся, бережно пряча оба конверта в сумрак:
— Что? Проникся наконец-то?
Завулон холодно взглянул на киевлянина — казалось, даже летний зной раздался подальше от облюбованного Иными столика.
— Определенная польза от подобного вертепа все же имеется, что ни говори.
— Могу звякнуть знакомой ведьмочке, она по выискиванию подобных мест большая мастерица.
— Кому? Сестренке Си?
— Ей.
— Ну… звякни.
— Звякну.
Тут как раз принесли пиво. Теплое. Вот куда бы Завулону холод глаз применять — пиво в холодильниках охлаждаться просто не успевало.
— Чего это вы из Киева сорвались так скоропостижно? — сварливо осведомился Завулон.
«А ведь он недоволен, — понял Лайк внезапно. — Недоволен, и причем сильно. Потому и ворчит».
— Да так… Моря захотелось после Питера этого вонючего, солнца. Тепла, черт побери. Арику дела сдать надо опять же. Шведу, соответственно, принять. А мне — проконтролировать, наставить и благословить.
— Лайк, — вздохнул Завулон укоризненно. — Мне-то голову не морочь, ладно? Выкладывай все, что ты наработал по вопросу инициации городов.
Одновременно Завулон усилил защитный колпак, и без того не слабенький.
«Ну, конечно, — уныло подумал Лайк. — Он обо всем догадался. Глупо было крыться. Глупо… и самонадеянно. Но должен же я когда-нибудь его переиграть? Обязательно должен!»
«Не в этот раз», — подумал Завулон, пристально глядя на коллегу.
По мосту приближалась свадьба. Еще час-другой — и новобрачные с гостями начнут изнывать от жары. Поэтому все спешили пошастать по мемориальным для подобных торжеств местам, быстренько попозировать печальному пожилому фотографу, похожему на чучело фламинго из берлинского паноптикума, и юркнуть в спасительную кондиционированную прохладу заблаговременно снятого кабачка.
— Между прочим, — заметил Завулон, — фон Киссель тоже в Одессе. И Гесер прислал… эмиссара. Со свитой.
— Кого?
— Илью.
— Это такой очкастый?
— Они там через одного очкастые, — буркнул Завулон. Все еще недовольно.
Это было нетипично для шефа московских Темных. Он вообще редко выставлял настроения и чувства напоказ, а если и случалось когда такое, длилось сие весьма недолго. Пора бы ему перестать изображать недовольство и начинать методично выдавливать из Лайка информацию. А уж последнее Завулон умел, как никто в этом мире.
— Я жду, Лайк.
И Шереметьев честно, без утайки и недомолвок, пересказал Завулону все недавние диалоги с младшими коллегами. Плюс некоторые собственные мысли. Плюс догадки, которые родились у него прямо во время изложения. Крыться дальше не имело смысла. Более того, это стало опасным.
Глава московских Темных после рассказа задумался. Надолго — на целых полбутылки «Хайнекена». Лайк «Хайнекен» не любил, поэтому патриотично пил светлую классическую «Оболонь» и ждал.
— Вот как, значит, — очнулся наконец от размышлений Завулон. — Город-Иной. Смелое обобщение, Тьма покрой, очень смелое! Это кто придумал? Опять Турлянский?
— Швед. Николаевец. Новый глава Причерноморья.
— Ага, ага… Значит, ты решил, что под соусом передачи дел твои эксперименты будут выглядеть более невинными?
— А что, у меня есть выбор? — огрызнулся Лайк. — Экспериментировать в Киеве — себе дороже, да и присматривают за Киевом иди ты как. А больше экспериментировать негде. В Харькове Шиндже, в Днепре и Донецке — просто рискованно, а Одесса — она и не такое сносила без проблем. Всю гадость просто в море смывает, в глубину, в сероводород.
— Экспериментатор… — Завулон шел на рекорд беспрерывного ворчания. — Ты хоть отчеты Рафаэля Плюмаржа о парижском сиянии читал?
— Читал.
— А Скотта Дартье? «О сущностях селений людских?»
— Читал.
— А «Урбаноида» некоего Марибора Браника? — Лайк едва удержался, чтобы не прыснуть в кулак:
— Это не читал. Это писал…
Теперь настала очередь удивляться Завулону:
— Что, правда? «Урбаноида» написал ты?
— Я. В восемьсот тридцать шестом. После… Ну, ты знаешь, после чего, раз упомянул в этом контексте.
— Никогда бы не подумал, — впечатленно фыркнул Завулон. — Ладно, значит, предметом ты владеешь лучше, чем я полагал. Это радует.
Лайк скромно усмехнулся.
— Ну, тогда долго мне объяснять не придется, — подытожил Завулон. — Могу сказать, что большинство выводов, изложенных в «Урбаноиде», ложны. Но некоторые все же верны. В частности, почти всё, что ты и Дартье писали о белом фоне, не подтвердилось. Зато все описанные Плюмаржем ступенчатые стадии в случае с Питером налицо, хотя последовательность и не соблюдена. Инквизиция разрабатывала питерский феномен лет пять, не меньше. Как выяснилось.
— Ты знал? — спросил Лайк.
— Знал, но не знал о теме. Я полагал, Совиная Голова опять затеял тралить Ингерманландские болота на предмет схронов Гриддига и его группировки.
— А Светлые? Знали?
— Подозреваю, не больше моего. Но и не меньше. Вчера Совиная Голова на закрытом анклаве обнародовал результаты питерских исследований. Присутствовали я и Гесер.
— То есть, — развил Лайк, — Инквизиция поняла, что дальше хранить в тайне тему не удастся?
— Естественно. В тот же день Гесер встречался с фон Кисселем и европейцами. И тут ты срываешься из Киева и мчишь как угорелый в Одессу!! Светлые, по-моему, чуть общую тревогу не забили. Я, кстати, тоже.
— Но почему, елки-палки? — вовсе уж изумился Лайк. — Какой в том криминал, если шеф киевского Дневного Дозора после довольно сложной и изнурительной выездной операции отправляется к морю развеяться? А если разобраться, так и, вовсе по делам?
Завулон допил пиво и поднял на Лайка пронзительный взгляд. Во взгляде было все — и арктический холод, и отсветы адского пламени.
— Ты действительно не знаешь?
— О чем, Тьма забери? — Лайк даже начал немножечко злиться. — Скажи, Артур, сделай милость, буду знать.
