Виталий Вавикин - Блики, силуэты, тени
Создатель пришел лишь полтора года спустя — когда книга была закончена. У него было новое тело, новое земное воплощение, но Сол Киссинджер узнал его взгляд, его глаза. Единственные по-настоящему живые глаза из всех, которые встречал за последнее время.
— Снова упал с небес? — спросил Сол Киссинджер.
Создатель хмуро улыбнулся, прошел в дом, забрал рукопись. Сол Киссинджер хотел спросить о Дайне Коэн и о ее ребенке, о его ребенке, но в груди что-то сдавило. Он мог просто стоять и ждать. Создатель оглядел его дом, задержал взгляд на старой фотографии, что-то хмыкнул себе под нос, заглянул Солу в глаза, одобрительно кивнул и направился к выходу.
Киссинджер смотрел, как он уходит, и не знал, что сказать, словно все нужные слова остались на страницах его романа, его истории. Последней истории ужасов для этого нового стерильного мира. Но мир уже начинал дрожать. Сол Киссинджер не знал, как Создатель смог устроить аудиотрансляцию его книги. Не знал, почему никто не называл имя автора. Но все это было неважно. История жила, как жил в этом мире сам Сол Киссинджер. Как жила где-то далеко в прошлом Дайна Коэн и ее ребенок. Как жил во всех этих временах Создатель. Жил, в независимости от того, верят в него или нет.
* * *Сол проснулся ночью, разбуженный знакомым сладким запахом марихуаны. Создатель сидел в плетеном кресле, которое Киссинджер сделал своими руками, и наблюдал за тем, как он спит.
— Затянешься? — предложил Создатель, протягивая ему забитую марихуаной сигарету из прошлого. Сол знал это, потому что сигарет в его мире не было уже много веков. — Это не так плохо, если знать, когда остановиться, — сказал Создатель, указывая глазами на дымящийся окурок. — Хотя, — он как-то хитро прищурился. — Хотя в том мире, куда мы отправимся, мне придется говорить совсем другое.
Сол ущипнул себя, не веря, что это не сон. Боль обожгла сознание: яркая, слепящая, короткая, которая как ничто другое может напомнить тебе, что ты жив, что ты все еще здесь, в реальности. Сол зажмурился лишь на мгновение, а когда снова открыл глаза, то увидел желтый «Фольксваген» с нарисованным на капоте трезубцем мира. Увидел Дайну Коэн, которая сидела на пассажирском сиденье, улыбаясь ему. На руках она держала их ребенка. Был яркий солнечный день. В руках Сол держал старый фотоаппарат. Пленка была заряжена. Оставалось сделать снимок и запечатлеть этот кадр навсегда, перенеся его на глянцевую поверхность старой фотографии, которую когда-то давно подарил Киссинджеру Создатель. Но тогда он не знал, кто держал фотоаппарат. Теперь фотоаппарат был в его руках.
— Ну, ты скоро? — поторопила его Дайна. — Я не могу улыбаться целую вечность.
— Не нужно вечности. Мне хватит и полвека, — сказал Сол и нажал на спуск.
Часть вторая
История девятнадцатая. Е.В.А
1
Е.В.А. очнулась, поднялась, расправила плечи. Одежды на ней не было, но в помещении было тепло — машины вычислили нужную температуру, настроили необходимую влажность воздуха, содержание кислорода. Даже на стенах была установлена дополнительная шумоизоляция, чтобы скрыть гул реакторов и не напугать первого человека, который родился за последние десять тысяч лет после апокалипсиса. После того, как остатки цивилизации ушли под землю, а планету затянул ледник. Никто не уцелел. Лишь машины, которые использовали люди. Именно люди и заложили в машины желание развиваться, двигаться вперед, уходить, прячась от ледника, все глубже и глубже под землю, чтобы, добравшись до ядра планеты, использовать эту энергию. А потом, когда машины обеспечат себя энергией, когда растают ледники, тогда желание развития заставит этих железных бездушных истуканов возродить человечество. Они станут богами, станут инструментом. Именно так думали люди. Именно так все и получилось. И именно поэтому появилась Е.В.А.
2
В первые дни она ничего не ела — не понимала, что должна есть и что такое пища. Да и пищей назвать то, что предлагали ей машины, было нельзя — густая, безвкусная жижа, способная поддержать в органическом теле жизнь, казавшуюся совершенно неуместной в рациональном мире машин, построенном в недрах земли. Но потом Е.В.А. начала чувствовать голод. Он усиливался, нарастал. Она подошла к оставленному на полу сосуду с пищей. Десятки камер наблюдали за ней, посылая сигнал в искусственные сознания машин, объединенных в коллективный разум, ожидавший, что созданный ими человек поможет ему развиваться дальше, совершенствоваться. Но для начала человеку нужно помочь вспомнить себя. Обучить его.
Машины пользовались школьными программами людей, сохраненными в их базах данных. Е.В.А. не понимала ни единого слова — слушала, молчала, смотрела то, что показывают ей на специально созданном экране, вздрагивала от резких звуков. Потом она произнесла свое первое слово, которое чаще всего слышала во время обучения — свое имя.
— Ева, — сказала она и вздрогнула, испугавшись собственного голоса.
3
Одиночество. Машины создали тело Е.В.Ы., наградив его высоким уровнем интеллекта. Но интеллект нужно было развивать. Обучение Е.В.Ы. продолжалось больше трех лет. Машины использовали для занятий сохраненные базы данных людей, которые перестали существовать уже много тысячелетий назад.
Сначала Е.В.А. научилась говорить, потом потребовала выдать ей одежду…
Мечты.
Е.В.А. мечтала о зеленых дубовых рощах, которые видела на информационном экране, о бескрайних полях, морских далях… Ее сны стали яркими, светлыми, вступающими в контраст с серой монотонностью созданного для нее машинами дома, который стал тюрьмой, а сами машины превратились в охранников. Даже не машины — всего лишь уродливые механизмы. И Е.В.А. начала проситься на свободу. Прочь из мрачных сырых недр. К свету, к солнцу.
4
От яркого света слезились глаза, а от свежего воздуха голова шла кругом. И еще это пение птиц в кронах деревьев — такое настоящее, такое мелодичное и, самое главное, такое живое. Первые дни Е.В.А. могла лишь завороженно бродить по лиственному лесу, потом натолкнулась на небольшую горную речку, вода в которой была такой чистой, что Е.В.А. видела плавающих по дну рыб. Она спустилась с пологого берега, вошла в реку по колено, привыкая к прохладной свежести, затем по пояс, по грудь.
Она видела во время уроков, которые давали ей машины, как плавают люди, но долго не решалась сделать еще один шаг вперед, потерять под ногами опору, ощущение каменистого дна. Страх рождался где-то внизу живота, поднимался к груди. Страх, такой же холодный, как и вода горной реки. Но страх нравился Е.В.Е. Страх был пропитан жизнью, волнением, россыпью эмоций, которые не могла дать ни одна машина, ни одно учебное пособие. И жизнь звала ее.
