Александр Абрамов - Всадники ниоткуда (с иллюстрациями)
Во Франции они проникли на спринтерские гонки в парижском велодроме, в Сан-Франциско — на матч боксёров-тяжеловесов на звание чемпиона Тихоокеанского побережья, в Лиссабоне — на футбольный матч на Кубок европейских чемпионов, причём игроки потом жаловались журналистам, что красный туман вокруг них так сгущался, что они не видели ворот противника. В таком же тумане игрались партии одного тура на межзональном шахматном турнире в Цюрихе, два часа заседал правительственный кабинет в Южно-Африканской республике и сорок минут кормились звери в лондонском зоопарке. Газеты много острили по этому поводу: оба события происходили в один и тот же день и в обоих случаях туман не разогнал ни хищников, ни расистов.
В списке академика подробно перечислялись все заводы и фабрики, смоделированные пришельцами полностью или частично: где цех, где конвейер, где просто несколько машин и станков, характерных для данного производства и выбранных с безошибочной точностью. Парижские журналисты, комментируя этот выбор, делали любопытные выводы. Одни считали, что «облака» интересуются преимущественно отсталыми видами техники, не менявшейся в своих основах чуть ли не столетие, и наименее им понятной, вроде способов ювелирной обработки драгоценных камней или назначения кухонной посуды. И вот моделируется гранильная мастерская в Амстердаме и полукустарная фабричка игрушек в Нюрнберге.
Другие обозреватели, комментируя список Осовца, указывали на повышенный интерес гостей к бытовому обслуживанию населения.
«Вы обратили внимание, — писал корреспондент „Пари-миди“, — на количество смоделированных парикмахерских, ресторанов, ателье мод и телевизионных студий. С каким вниманием и выбором копируются магазины и магазинчики, уголки рынков и ярмарок и даже уличные витрины. И как варьируются здесь способы моделирования. Иногда „облако“ пикирует на „объект“ и тотчас уходит, не успев даже вызвать естественной в таких случаях паники. Иногда „туман“ окутывает объект медленно, незаметно проникая во все его закоулки, и люди ничего не замечают до тех пор, пока плотность газового облака не переходит в видимость. Но и тогда что-то мешает им изменить своё обычное поведение, подавляя рассудок и волю. Страха никто не испытывает: парикмахеры стригут и бреют, клиенты в ожидании листают иллюстрированные журналы, идёт киносъёмка или телепередача, голкипер берет трудный мяч, а официант вежливо подаёт вам счёт за ресторанный ужин. Все кругом побагровело, как под огнём красной лампы, но вы продолжаете своё дело, только потом сообразив, что случилось, когда „всадники“ уже уходят за горизонт, унося с собой ваше живое изображение. Чаще всего вам даже не удаётся его увидеть: пришельцы показывали его людям только в первых опытах фиксации земной жизни, в дальнейшем все ограничивалось налётами алого газа различной густоты и тональности».
«Никто не пострадал при этом, никто не понёс никаких материальных потерь, — резюмировал академик. — Кроме табуретки, исчезнувшей вместе с двойником на собрании полярников в Мирном, и автомобиля лётчика Мартина, опрометчиво оставленного им в моделированном городе, никто не назовёт мне ни одной вещи, уничтоженной или повреждённой нашими космическими гостями. Писали об исчезнувшем велосипеде, брошенном чешским гонщиком на шоссе близ Праги, но пропавший велосипед обнаружился на стоянке во время очередного отдыха участников гонки. Писали и об альпенштоке, который отнял у швейцарского проводника Фреда Шомера его двойник, внезапно возникший перед ним на горной тропинке. Но сам же Фред Шомер письмом в редакцию опроверг это сообщение, объявив, что, во-первых, он сам бросил этот альпеншток, испугавшись увиденного, а во-вторых, тот же альпеншток был возвращён ему розовым „облаком“, спикировавшим у дверей его хижины. Все остальные случаи, упоминавшиеся в печати, оказались просто досужей выдумкой самозваных „жертв“ или самих газетчиков. Розовые „облака“ уходят в космос, не причинив никакого вреда человечеству и не унося с собой ничего, кроме земного льда и предполагаемых записей земной жизни, закодированных каким-то образом в красном тумане. Последнее, впрочем, является никем и ничем не доказанной гипотезой».
Выступление советского академика было одобрено подавляющим большинством делегатов. Речь Томпсона я читать не стал, поддержки она не нашла, и прения, по сути дела, превратились в обмен репликами и вопросами, отнюдь не полемическими и даже не очень смелыми и уверенными. Выражались, например, опасения в том, что миролюбие пришельцев — только своеобразный камуфляж и что они ещё вернутся с другими намерениями.
«Какими? — уточнял академик.
— Агрессивными.
— С такими техническими возможностями им незачем прибегать к камуфляжу.
— А если это разведка?
— Уже первые встречи показали им разницу наших технических потенциалов.
— А мы разве показали им наш потенциал? — Вопрос задал Томпсон.
— Они его смоделировали.
— Но мы даже не пытались обратить его против их нападения.
— Разве было нападение?
— А вы рискнёте утверждать, что оно не последует?
— В доказательство моих утверждений я привёл десятки проверенных фактов, в доказательство ваших мы услышали только гипотезы».
После этой бесславной для противников советского академика дискуссии «сомневающиеся», как их прозвали в кулуарах конгресса, стали отыгрываться в комиссиях, особенно в прославившейся бурными заседаниями Комиссии контактов и предположений. Здесь высказывались любые гипотезы, которые тут же ядовито оспаривались. Одна дискуссия переходила в другую, порой удаляясь все больше от первоначального спора, пока не вмешивался электрический гонг председателя. Журналисты даже не прибегали к фельетонизации газетных отчётов. Они просто цитировали стенограммы.
Я взял наудачу одну из вырезок и прочёл:
«Профессор О'Мелли (Северная Ирландия). Предлагаю дополнение к формулировке профессора Мак-Эду: аммиачной и фтористой.
Профессор Мак-Эду (США). Согласен. Об этом уже говорилось на пресс-конференции.
Профессор Тэйн (Англия). Поскольку мне помнится, на пресс-конференции говорилось при этом, что розовые «облака» — гости с холодной планеты. Для фторных существ температура минус сто градусов будет якобы только приятным морозцем. Не хочу быть резким, но боюсь, что утверждавшего это коллегу поправит любой первокурсник. Проблема фтористых белков…
Голос из глубины зала. Нет такой проблемы!
Тэйн. Нет, но может быть: здесь комиссия предположений, а не научных фактов.
Голос из пресс-центра. Ску-у-учно!
Тэйн. Идите в мюзик-холл. Фторорганические соединения могут активизироваться лишь при очень высоких температурах. Или мой коллега забыл разницу между плюсом и минусом? Фторная жизнь — это жизнь на фоне серы, а не воды. На «горячих», профессор, а не на холодных планетах.
