Владимир Брагин - Искатель утраченного тысячелетия
Пламенев появился со свечой в руке. И я сказал:
– Сергей Тимофеевич! Хочу вас поблагодарить. Необыкновенно интересно.
– Вы это серьезно? Так, значит, не напрасно я пригласил вас к себе?
– Не напрасно! Отправляюсь в Славск.
– Не понимаю. Объясните.
– Простите… В следующий раз… А сейчас мне пора. Прощайте!
И, пожав руку удивленному Ильменеву, я быстро пошел к станции.
Итак – Славск.
Самолет набирает высоту. Летит среди ватных облаков.
Часть седьмая
ФЛЕЙТА ФРАНЦУЗА
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ РАЙИСПОЛКОМА ГОРОДА СЛАВСКА
Океан. Беспредельный океан болот. И в этом океане затерялся древний городок Славск.
И вот я в райисполкоме.
– Что? Француз в нашем Славске жил в девятнадцатом веке? И удивительный был человек? Не слыхал ничего подобного. И об этом человеке – фильм? – рассудительно и спокойно спросил меня ясноглазый председатель исполкома. – Впрочем… Почему бы в Славске не жить какомунибудь замечательному человеку? Все возможно – будем судить по аналогии: ведь был же когда-то в Нижнем Новгороде замечательный Кулибин, жил-был в Ржеве Волосков, удивительный химик и часовщик, а в Калуге – Циолковский… Менделеев тоже родом из Тобольска, а не из Москвы. Не место красит человека, а человек – место.
Во время беседы председатель благожелательно, но пристально вглядывался в меня. Изучал.
– Однако вернемся к делу, – прервал он себя. – Значит, будем искать этого вашего француза. Думаю, вам поможет Савич. Гавриил Игнатьевич. Наш краевед. Энтузиаст. Савичи из поколения в поколение ведут летопись нашего края… Вот вам замечательные люди нашего Славска. Гавриила Игнатьевича в Москве в университете при кафедре истории оставляли, а он: хочу домой, в тот край, который вскормил меня… – Продолжая говорить, председатель исполкома нажал кнопку звонка. – У нас в городе и в прилежащих городах вырастает прекрасная молодежь. Но вот беда: молодежь, уезжая в Москву, Ленинград, Киев и кончая там вузы, не возвращается в родные места. А старшин старятся и умирают. И наш гигантский край остается без молодежи. Подростки уже в последних классах начинают мечтать о столице… Хотел бы я убедиться, что фильм о чудесном крае, его истории, богатствах и красотах заставит дрогнуть сердце нашей славской молодежи. И они не будут покидать родные места. – Председатель вторично нажал кнопку звонка. – Так вот, я говорил о Савиче. По окончании университета он вернулся в Славск. Тогда здесь еш, е гимназия была.
– Гимназия?
– Не удивляйтесь. Купцы наши пожелали, чтоб их чада на их глазах росли и учились. Раскошелились на гимназию. Основательное здание, как крепость. Больше ста лет стоит и еще лет пятьсот продержится. И вот Савич стал преподавателем гимназии. Теперь в этом здании десятилетка. Там же наш Музей краеведения. Хозяин его – Савич… Тетя Феня, – обратился председатель исполкома к вошедшей опрятного вида старушке, – проводите, пожалуйста, товарища командированного из Москвы к Гавриилу Игнатьевичу.
– Пойдемте, – приветливо отозвалась старушка Феня, посмотрев на меня зоркими, внимательными глазами.
Я стал прощаться.
– Да! – задержал мою руку председатель. – Еще два пожелания. Во-первых, осмотрите старинный парк, в котором стоит наша школа и музей. И во-вторых… – Тут председатель почему-то замялся. – Ну, одним словом, как начнет Савич про болота нашего края говорить, так вы, пожалуйста, без какой-либо иронии. Простите за наставление…
– Спасибо, что предупредили. Буду осторожен. Ведь у каждого человека есть свое хобби.
– Пойдемте к Гавриилу Игнатьевичу, – пригласила меня старушка Феня, – через парк и поведу. То-то красоту увидите!
И мы пошли.
И ЗВАЛИ ЕГО ФЕЛИКС РАМО?
Из раскрытого большого окна музея видно: в старом парке высокие зеленые травы то светлеют, то темнеют. Легкий ветер гонит облака. И чуть тень пролетающего облака ляжет на травы, они сразу же, задумчиво качаясь, начинают ждать: скоро ли станет светлее в их чаще. А чуть облако уплывет, травы, тревожно качаясь, ждут: скоро ли снова опустится на них мягкая тень? Колыханье, качанье, касанье…
Я стою у окна музея. Поглядываю в старый парк.
У шкафа с папками стоит Гавриил Игнатьевич Савич, восьмидесятилетний старик, высокий, легкий в движениях; прямой пробор через седые волосы. Он внимательно читает карточку №5.
– Верно! Все верно: был такой француз. Преподаватель. Примерно, – Савич прикрыл глаза, припоминая, – в 1864—1865 году. Приехал из Санкт-Петербурга. Направлен был N-ским учебным округом.
Какая-то категорическая убедительность была в его интонациях.
– А когда француз был в больнице, из Санкт-Петербурга приезжал следователь по особо важным делам. После допроса в больнице были поставлены часовые. А француз исчез. И тут пошли слухи, будто он беглый каторжник из Гвианы.
«Беглый каторжник из Гвианы?! Ну конечно, это он, Рамо», – чуть не слетело с моего языка. Но я удержался и только спросил:
– А при чем тут больница, Гавриил Игнатьевич?
– Начну издалека. Как я уже сказал, преподаватель французского языка прибыл в Славск в 1864 или 1865 году: этот француз, не знавший ни слова по-русски и вовсе не желавший изучать наш язык, обладал каким-то чуть ли не сверхъестественным даром преподавания: за полгода гимназисты уже стали между собой понемногу говорить по-французски. И читать в подлиннике кое-что нз хрестоматии. Был француз большим любителем природы. Разговаривал с деревьями как с живыми людьми. А однажды в лесу, где преподаватели справляли веселый пикник, он подошел к дереву, погладил его по стволу и произнес по-французски: «Дерево – предок человека».
Савич рассказывал плавно, не спеша. А я томился: скоро ли он дойдет до главного?
– Видели ли вы когда-нибудь горящие болота? – вдруг неожиданно обернулся ко мне Савич. – Скажите, друг мой, – живо заговорил краевед, не ожидая моего ответа, – с чего начинается пожар?
– Неосторожное обращение с огнем?
– Верно! А еще?
– Ну… Гроза, молния зажгла травинку…
– Опять верно… Но знаете ли вы, что болота всегда поступают неправдоподобно? Стоит спокойный, ясный летний день. Ни грома, ни молнии. И ни один живой человек со спичкой или трубкой не был на болотах. Но вдруг ни с того ни с сего болота горят. И тонет все в густом сизом дыму. Болота как бы сами себя зажигают. День, неделю, месяцы не стихает пожар на болотах. Что же это такое: самовозгорание? Да! Безусловно… Простите, – резко отвернулся от меня Савич. – Примиритесь с моим недугом. Тут болезнь любви к моему родному городу, выросшему среди болот. Вернемся к нашему французу…
Так вот. Однажды городок наш оказался в дыму горящих болот. Пожар грозил переброситься на Славск – огню помогал сильный ветер. Все население вышло тушить пожар, спасать родной город. В записях 1865 года упомянуто, что «удивительную смелость и находчивость проявил преподаватель французского языка в Славской гимназии, который бесстрашно появлялся в самых опасных местах и с присущим смелому человеку хладнокровием давал точные указания, как побеждать огонь, а также и сам принимал деятельное участие в тушении оного». Француз не избежал тяжелых ожогов и попал в больницу. Вот тут-то и начинается нечто таинственное и катастрофическое.
