Предсказание дельфинов - Вайтбрехт Вольф

За пределами бассейна подготовка была завершена. Кабели были протянуты к регистрирующим устройствам, преобразователь абстракции был подключен. Генератором источника электронов управлял профессор Шварц. Сахаров подал сигнал. Главный выключатель генератора щёлкнул, и раздался глубокий жужжащий звук. Тойти слегка вздрогнула, приоткрыла один глаз, словно проверяя источник нового шума, и снова закрыла его. Её потенциалы возбуждения были вялыми, типичными для волн сна, отметил Уилер на экране; построенные кривые ничего другого не показывали. Экран преобразователя абстракции оставался тёмным. Шварц увеличил мощность генератора, жужжание стало ярче, резче, но даже это не оказало никакого влияния на кинескоп устройства Евы.

- Я не могу больше повышать напряжение, иначе мы рискуем получить серьёзное повреждение мозга, — сказал Шварц. Он выключил прибор.

- Кажется, она уже спит, — заметил Коньков, вышедший из бассейна. - Что показывают кривые?

- Ничего не изменилось: волны сна в альфа-диапазоне.

После получасового перерыва эксперимент повторили. Результат не изменился, ни малейшего импульса из зоны молчания. С Тойти экспериментировали в третий и четвёртый раз; похоже, электронный луч стимулировал центр сна.

Хельга отвела Еву в сторону. Если всё, что придумал Уилер, было плодом его воображения – она уже в Москве переживала по этому поводу...

Ева пожала плечами. - Дело в том, как объяснил мне Сахаров, что нельзя принять „зону молчания“. Это противоречило бы всему, что мы знаем о структуре мозга и его функциях. Следовательно, там есть что-то новое, что-то неизвестное; есть ли там сообщение или нет, кажется ему неважным в первую очередь он хочет знать, почему зона молчания молчит и как её активировать. Мне это кажется логичным. Мы не сможем судить о значимости гипотезы Уилера, пока этот проклятый кусок мозгового вещества наконец не выявит, что с ним не так.

После Тойти переманили Хойти, и работа продолжилась; эти усилия также оказались безрезультатными. Шварц несколько раз запускал генератор; гудение усилилось до вопля, но даже после двадцати попыток ничего не получилось; для Хойти электронный луч тоже казался всего лишь снотворным.

Уилер провёл тыльной стороной ладони по лбу. Он выглядел нервным, измученным. - С электронным лучом у нас ничего не получается; он не может быть эффективным средством запуска; других средств возбуждения пока нет. Боюсь, с нашими нынешними знаниями мы не добьёмся никакого прогресса. Зона молчания остаётся безмолвной. Жаль, доктор Мюллер, что нам пришлось везти ваш драгоценный аппарат так далеко, и зря.

Он покинул зал широким шагом.

Следующие несколько дней также не принесли ничего, что могло бы показаться успешным. Уилер стал молчаливым; во время еды в столовой он предавался мрачным размышлениям; даже Сахаров не мог заставить его говорить. Но сдаваться было не в стиле Сахарова; он, Коньков и Ева Мюллер работали с утра до ночи, совершенствуя источник и генератор электронов. Коньков комбинировал электронное возбуждение с медикаментами, например, стимуляторами, но даже это не продвинуло их дальше.

Три дня спустя Сахаров подвёл итог: - Это бессмысленно; мы предполагаем то, чего, очевидно, не существует. Нет никаких возможностей для возбуждения, нет никакой биоинформации.

Уилер просто поднял взгляд. В его глазах было столько горечи, что Коньков вздрогнул. Было очевидно, что он на пределе своих возможностей.

Своим замечанием Сахаров спровоцировал бурную дискуссию. Хуберы не понимали всего, о чём спорили между собой биологи, зоологи и электронщики; для них это было равносильно подтверждению всё новыми терминами: - Зона молчания» оставалась безмолвной.

***

Все были раздражены. Они предпочитали избегать друг друга. Сахаров сообщил Амбрасяну о неудаче экспериментов и попросил его приехать в Одессу, чтобы обсудить дальнейшие действия.

Он приехал быстро. Уилер выглядел очень собранным, поднимаясь со своего места в просторном кабинете Сахарова и подробно рассказывая об экспериментах, включая точные измерения. В конце он сказал: - Я в тупике. Никогда раньше я не сталкивался с подобным; мне тяжело. Неужели я сбился с пути? Я не могу отказаться от своих убеждений только из-за того, что несколько экспериментов провалились. Мы все знаем, что на планете проводились эксперименты на дельфинах; мы все знаем о зоне молчания. Неужели здесь не должно быть никакой связи? – Простите, я должен был это сказать.

Сахаров выступил после него и с необычайно сдержанным выражением лица предложил прекратить все эксперименты в этом направлении. Уилер, к моему удивлению, согласился с ним, хотя и продолжал настаивать на своём мнении о существовании биоинформации; он просто убедил себя, что существующие сегодня методы пока не смогли раскрыть эту тайну.

Сахаров категорически не согласился. Неудача стала для него достаточным доказательством того, что информации из зоны молчания ожидать не приходится.

Затем слово взял Конков. - Не хочу повторяться, — сказал он. - Последние несколько дней я снова размышлял над гипотезой профессора Уиллера и, должен признаться, тоже убеждён: в этой зоне биоинформации быть не может. Думаю, я могу объяснить, почему.

Все взгляды были прикованы к нему; его нервозность выражалась в торопливой речи, так что Шварц, как переводчик, едва успевал за ней. - Генетический код, — пояснил Конков, — стабилен, потому что он постоянно используется; он постоянно работает над построением отдельного организма; он практикуется. Теперь, со времён Дарвина и Геккеля, мы знаем, что органы, которые не используются постоянно, которые больше не выполняют какую-либо функцию, отмирают, не в одночасье, а со временем. Следовательно, чтобы код оставался живым, он должен был постоянно функционировать.

- Даже я это понимаю, — пробормотал Бертель, обращаясь к Хельге. - Мы изучаем это на уроках биологии. Как ты думаешь, к чему он клонит?

- Но мы также знаем, что определённые отделы мозга могут временно или постоянно брать на себя функции других, когда те выходят из строя. Это было продемонстрировано, например, при черепно-мозговых травмах во время Второй мировой войны. Возможно, мы имеем дело не с - молчаливой зоной, а с областью, функции которой были взяты на себя другими отделами мозга в ходе эволюции; код, если можно так выразиться, стал частью нормальной работы мозга.

Коньков провёл рукой по волосам, его лицо было напряжённым, полным ожидания. Сахаров наклонился к Амбрасяну. - Интересная идея, — сказал он, — стоит рассмотреть её подробнее.

Уилер тоже снова заинтересовался. - Что вы имеете в виду, мистер Коньков?»

- Я имею в виду следующее: если бы мы получили закодированное сообщение из зоны молчания, своего рода мёртвого, напечатанного листа бумаги, сделанного из живого вещества,

как выразился профессор Сахаров, то, по моему мнению, это противоречило бы всем предыдущим открытиям в области диалектики процессов биологического наследования, генетического кодирования и передачи информации. Поэтому я рассматриваю отрицательный результат наших экспериментов как положительный, как подтверждение наших представлений о поведении генов в биоинформации.

Я подумал ещё кое о чём. Есть два момента, которые можно связать: во-первых, факт, чётко подтверждённый фотографиями, что эксперименты проводились с дельфинами на чужой планете, и, во-вторых, наше наблюдение, что звуки, издаваемые дельфинами, имеют странное сходство с языком астронавтов. Пожалуйста, не обижайтесь, если я немного обыграю оба факта. Предположим, как объяснил профессор Уилер в Москве, инопланетные астронавты не заметили этого редкого человеческого поселения во время своего первого визита. Не заметили. Разве они не могли манипулировать дельфинами, Имплантировать им - язык, чтобы они могли оптимально организоваться в обществе и быстрее адаптироваться? Возможно, астронавты видели в дельфинах будущих разумных правителей водной планеты? Дело в том, что у дельфинов в их стаях существует определённая социальная структура.