Темные числа - Зенкель Маттиас

Мирейя тем временем снова перепробовала все кнопки, а когда старик умолк с отсутствующим взглядом, опять забарабанила по двери кабины.

– Может, нас услышат, если получится немного раздвинуть створки?

– Никогда не теряйте спокойствия, девушка. Могу я предложить вам еще жареных семечек?

– Нет, спасибо. Скажите, а где вы познакомились с Сергеем Вардановичем? В Кремле?

– С кем?

– С Буддой из Боржоми, у которого шрам на щеке.

– А, с Богосяном. Как сказать… В семьдесят втором мы в одно время были на лечении в Боржоми. Сыграли две-три партии в шахматы, – пояснил Картвелидзе, поморщившись, словно с позором проиграл каждую. – Насчет Будды это не я придумал, так его называли массажистки в санатории.

– А где вы видели его в последний раз? – спросила Мирейя.

Старик не ответил – то ли изнемог от спертого воздуха в кабине, то ли его нервная система срочно требовала новую порцию никотина.

– Вы сказали, что в последний раз видели Богосяна десять лет назад, – подсказала она.

– А, это, – вздохнул Картвелидзе. – Мы мельком встретились в аэропорту Тбилиси, точнее, на летном поле: он входил, я выходил.

– Он живет в Тбилиси?

– Понимаете, девушка, игра в шахматы создает удивительные возможности для молчания. Я никогда не спрашивал этого вашего Богосяна, где он живет и так далее, – сказал Картвелидзе. – Может, и правда попробовать приоткрыть дверь?

– Давайте, иначе будем вечно здесь сидеть. Полная гостиница кибернетиков, и никого не волнует сломавшийся… – Мирейя резко замолчала и принялась внимательно рассматривать болты на панели управления. Не заметив никаких подозрительных следов, она все же рассказала Картвелидзе о двух участниках Спартакиады, которых встретила в лифте накануне и которые тащили инструменты и всевозможные приборы. Старик покачал головой:

– Когда оказываешься в замкнутом пространстве, нельзя позволять себе подобные мысли. Иначе потом не отличишь реальный мир от игры воображения.

Из автомобильного приемника несся «Парад планет». Шофер с бычьей шеей чувствовал себя в своей стихии. Удобно откинувшись на спинку сиденья, он вел машину к Садовому кольцу и ворчал, что ему опять пришлось ждать Мирейю.

– Меня еще можете потчевать такими отговорками, но к атташе Эспозито подобает относиться с должным уважением и не рассказывать сказки. Из-за вас мы опоздаем, и в итоге скажут, что Леонардо не нашел, где в машине педаль газа… – и все в таком духе, в дурном настроении он стал разговорчивым. – Хватит, до чего вы так докатитесь? Я видел, все лифты работали.

Если бы Мирейя не ездила с Леонардо раньше, она бы ожидала, что он всеми силами попытается сократить опоздание, но нет: на этот раз он ехал почти медленно, даже пропустил машину cкорой помощи. На трассе, зарезервированной для номенклатуры и дипломатов, они свернули к Новому Арбату, миновали здание СЭВ (теперь она поняла, почему Ника называл его открытой долговой книгой), Белый дом и гостиницу «Украина» – звезда на шпиле светилась в лучах закатного солнца, – уверенно пронеслись под проводами и двухцветными светофорами вдоль жилых дворцов на Кутузовском проспекте. У Триумфальной арки пошли фасады поскромнее, а за Поклонной горой снова вынырнули панельные дома. Чуть позже свет фар уже скользил по кустам и деревьям, по опушкам лесочков, прорезанных Рублевским шоссе. Леонардо искал другую радиостанцию, сквозь помехи едва пробивалась «Звезда Востока». Он свернул на боковую улочку, не заботясь ни о запрещающих дорожных знаках, ни о милицейских постах. Мирейя опустила окно, мягкий воздух овевал лицо, приносил запахи сосновой смолы, навоза и лака. Через несколько километров обнесенный высоким забором лесок расступился, и они попали на небольшую площадь. Леонардо невозмутимо объехал велосипедистов, собравшихся у деревенского магазина, снова повернул и остановился у ворот в конце узкой улицы. Мирейя, которая на этот раз не хотела проявлять слабость, стукнулась лбом о ветровое стекло: Леонардо щелкнул языком, отметив недостаток предусмотрительности, и пожелал Мирейе приятного вечера.

Фонари в саду указывали дорогу к даче, которую и без того трудно было не заметить. Празднество было в самом разгаре. Между фруктовыми деревьями мелькнули подростки, вихрем взметнув с земли цветочные лепестки. С балкона под звон бокалов доносились жалобы на вульгарность музыкальных коллективов, исполняющих музыку в восточном стиле, которая неминуемо вызывает нездоровые эмоции и признаки разложения: «Это же акустический вирус. Он перепрограммирует потоки мозга, да, Григол Николаевич, не смейтесь! Иначе нельзя понять, почему даже доярки в нашем совхозе тратят сбережения на эти записи и не интересуются исконной народной музыкой».

Мирейя по ступенькам поднялась на веранду. Никто из многочисленных гостей не обратил на нее внимания. У двери прибалт с волосами, свисавшими, словно перья увядшего лука, спорил с лысым киргизом, какая бейсбольная команда Кубы выиграет в плей-офф.

– …Да никогда! У «Наранхас» ни малейших шансов. «Вегерос», само собой, или «Альфарерос», они играют все лучше и лучше.

За столиком разглагольствовала веснушчатая худышка:

– На конференции в Варшаве один индийский математик сказал, что остаток любых вычислений представляет собой тысячеголовую змею. Но возможно, я неправильно его поняла, индийский английский такой монотонный.

Старинный купеческий самовар распространял сладковато-терпкий запах раскаленного древесного угля и ароматических веществ. Мирейя налила себе стакан чая и отправилась на поиски атташе Эспозито. С веранды в дом вели две двустворчатые двери. Открыв левую, Мирейя попала в кабинет, чья музейная атмосфера, должно быть, отпугивала прочих гостей: на письменном столе рядом с мраморными бюстами Хосе Марти, Маркса и Ленина стояли черный и белый телефоны, и под лампой, свисавшей на пружинке, лежали стопки бумаг и тщательно рассортированные карандаши. На стене множество фотографий: портреты всем известных революционеров и высокопоставленных функционеров КПК, которых мать Мирейи так часто изображала в героических позах. Здесь они были совершенно расслабленными, пожимали руку какому-то смеющемуся метису, обнимали его за плечи, по-братски целовали: это был не Сото, чье лицо она хорошо знала по наброскам в блокноте матери и из газет, нет, это, должно быть, кто-то из многочисленных предшественников.

Покрытая лаком картина маслом на противоположной стене блестела в падавшем сбоку свете. Мирейя подошла ближе и удивилась: легендарный град Китеж плыл на огромном судне по озеру, в водной глади отражались роскошные ворота, башни, дворцы и золотые купола соборов. Казалось, будто плывущий город, погрузившись под воду, исчез, подобно Атлантиде, Вавилону, Куско, Ираму. Тиотиуакану и всем могущественным империям и их столицам, которые когда-то возвышались над морями, пустынями и облаками. Возможно ли, что их жители предчувствовали упадок и под конец молили о спасении ценой гибели? Тома Большой советской энциклопедии с синими обложками и Энциклопедии Эспаса с золотыми тиснеными буквами занимали почти весь книжный шкаф. На незанятой книгами средней полке выстроились хьюмидоры.

– Наши изделия высочайшей пробы, – прошептал кто-то на изысканном, но не поддающемся классификации испанском, – Montecristo Número Tres, Davidoff Cinco Millar, Rey del Mundo: все, что могут пожелать наши советские друзья.

Опрятная старушка – вне всякого сомнения, секретарша посольства Зайас – обвела рукой комнату:

– Все остальное здесь – так, как было прежде. Послу Сото еще не представилась возможность обустроиться. Он целиком посвящает себя служебным обязанностям.

Интерес Мирейи к работе и увлечениям посла ограничивался желанием узнать, почему багаж участников Спартакиады был отправлен обратно на Кубу.

– Но, дорогая, как вам пришла в голову столь странная мысль?

Мирейя в нескольких словах объяснила, как ей пришла в голову столь странная мысль. В ответ Зайас поджала губы и сказала: